невольную дрожь, вступил в городские ворота и очутился на шумных, многолюдных улицах. Поначалу он растерялся, ошеломленный пестрой толпой, снующей туда-сюда, криками разносчиков, скрипом телег, ржанием коней. Но вскоре любопытство взяло верх. Робин принялся расспрашивать прохожих, как пройти в еврейский квартал. Ему отвечали неохотно, с опаской косясь на чужака. Но Робин был настойчив. Блуждая петляющими улочками, он в конце концов набрел на обособленный район, отгороженный от остального города глухой стеной с массивными воротами. Над воротами красовалась надпись на иврите.

Робин, поколебавшись, шагнул внутрь. Здесь, в тесных пределах квартала, ютились покосившиеся дома, слышалась гортанная речь, пахло пряностями и печеным луком. В распахнутых настежь дверях лавок виднелись мужчины в странных накидках. Робин робко приблизился к одному из них:

- Прошу прощения, добрый человек. Не подскажете ли, где мне найти Исаака из Йорка?

Еврей смерил юношу настороженным взглядом, погладил седую бороду.

- Исаак, говоришь? А тебе зачем? Дела у тебя до него али как?

Робин замялся, подыскивая слова. И впрямь, не станешь же рассказывать первому встречному о своей подноготной.

- Я... Я его ищу. По семейному делу. Скажите, как найти его дом, будьте так любезны.

Еврей окинул Робина еще одним пытливым взглядом, вздохнул.

- Ну, коли по делу, так ступай. Вон там, за углом, увидишь дом с зелеными ставнями. Там и обитает Исаак со своим семейством. Только смотри, парень, не обидь старика. Он и так натерпелся лиха за свой век.

Робин горячо заверил, что и в мыслях не имеет чинить обиды, поблагодарил словоохотливого еврея и заспешил в указанном направлении. Сердце его колотилось, как бешеное. Вот и нужный дом - добротный, каменный, с резными наличниками на окнах. Робин взбежал по ступенькам и решительно постучал в дубовую дверь.

Спустя минуту створка приоткрылась, и на пороге показался древний, как показалось Робину, старик в длиннополом халате. Из-под меховой шапочки виднелись редкие седые пряди, перехваченные на лбу черным шнурком. Глаза старика - удивительно ясные и молодые - вопросительно уставились на Робина.

- Мир дому сему, - выдавил юноша, кланяясь. - Вы ли будете Исаак из Йорка?

- Я буду, - степенно кивнул старик. - А тебе, молодой человек, что до меня?

Робин, чувствуя, как у него начинают подкашиваться ноги, шагнул вперед.

- Прошу вас, уделите мне толику времени. Я прибыл из Ноттингема и разыскиваю моих родичей... вернее, тех, кто мог знать мою настоящую семью.

Глаза Исаака расширились. Он внимательно оглядел гостя с головы до ног, будто пытаясь угадать в нем знакомые черты.

- Занятно. И что же привело тебя ко мне, юноша? Почему ты решил, что я могу знать твою родню?

Робин глубоко вздохнул. Сейчас или никогда.

- Меня зовут Робин Локсли... в смысле, так назвали меня приемные родители-христиане. Но родился я, похоже, евреем. Вот, взгляните.

С этими словами он извлек из-за пазухи сложенный талит - тот самый, в который был завернут младенцем. Исаак, ахнув, бережно принял ткань и, расправив ее, жадно всмотрелся в вышитые на полотне письмена.

- Не может быть... - пробормотал он, и губы его задрожали. - Это же... Это же покрывало моего покойного брата Йосефа! Вот его имя, вышитое в уголке. А здесь... Реувен бен Йосеф! Мой пропавший племянник!

Исаак порывисто обнял остолбеневшего Робина, разрыдавшись ему в плечо. Юноша стоял, боясь пошевелиться, чувствуя, как по его собственным щекам текут слезы.

- Значит, я и вправду Реувен? И вы... вы мой дядя? - спросил он наконец срывающимся шепотом.

- Да, сынок. Ты Реувен, сын моего брата, пропавший во время страшного погрома. Твои родители тогда погибли, но, видно, Всевышний сохранил тебя и привел обратно домой. Входи же скорей, дитя мое! Сколько лет я молил Творца вернуть тебя!

И старик, обняв Робина за плечи, повел его в дом, не переставая бормотать слова благодарности вперемежку с еврейскими молитвами.

В просторных покоях, увешанных гобеленами и заставленных резной мебелью, Исаак представил Робина-Реувена своему семейству - жене Лее и двоим детям, семнадцатилетней Ревекке и двенадцатилетнему Натану. Домочадцы с изумлением и радостью приветствовали нежданного родича. Особенно Ревекка - стройная черноволосая красавица с лучистыми карими глазами. При виде двоюродного брата она вспыхнула румянцем и потупилась, пряча лукавую улыбку.

Робин, очарованный прелестной родственницей, тоже смущенно улыбнулся. А в глубине души дал себе зарок во что бы то ни стало узнать больше о своих несчастных родителях и отомстить за их гибель.

Месяцы летели незаметно. Робин, ставший теперь Реувеном, с жадностью постигал премудрости иудейской веры, учился читать священные книги и понимать древний язык. Дядя Исаак сам занимался образованием племянника, мечтая видеть в нем продолжателя семейных традиций.

Реувен оказался способным учеником. Вскоре он уже почти свободно изъяснялся на иврите, знал наизусть множество молитв и с удовольствием участвовал в субботних трапезах и праздничных церемониях.

Дядя Исаак не скрывал своей радости. Он сам занимался образованием племянника, мечтая видеть в нем продолжателя семейных традиций. Долгими вечерами они просиживали над свитками Торы и Талмуда, обсуждая тонкости иудейского закона и мудрость древних раввинов.

Реувен впитывал знания, как губка. Его сердце трепетало всякий раз, когда он слышал звуки родного языка, когда постигал глубинный смысл священных текстов. Словно пелена спадала с глаз, и мир представал в новом, удивительном свете.

Особенно близка стала Реувену кузина Ревекка. Прелестная черноокая девушка оказалась не только красавицей, но и умницей. Она охотно помогала двоюродному брату разбираться в хитросплетениях иврита, терпеливо растолковывала ему обычаи и устои еврейской жизни.

Между молодыми людьми завязалась трогательная дружба. Они могли часами говорить обо всем на свете - о книгах, о вере, о смысле жизни. Оба чувствовали, как крепнет и расцветает меж ними некое чувство - пока еще робкое, неуверенное, но уже согревающее души теплом и негой.

Дни летели за днями, складываясь в недели и месяцы. Незаметно минуло полгода с тех пор, как Робин-Реувен поселился в доме дяди Исаака. За это время он не только изучил язык предков и освоил все премудрости иудаизма, но и проникся той особой атмосферой покоя и единения, что царила в этих стенах.

И однажды утром, во время молитвы, он ощутил, как сердце его преисполняется непреодолимым желанием. Желанием стать не просто гостем, но полноправным членом этого дома, этой общины. Окончательно принять веру и судьбу своего народа. В тот же день Реувен отвел дядю Исаака в сторону и поведал ему о своем решении. Со слезами на глазах он просил