- А, малец лесничий! Никак по бабьему делу пожаловал? Так чего на пороге жмешься, али передумал? Заходь, не съем поди. Только деньжат не забудь отсыпать за труды, не побирушка чай.

С этими словами солдатка откинула драное одеяло и поднялась во весь рост, без малейшего стеснения демонстрируя свое рослое белое тело, едва прикрытое истрепанной сорочкой. Робин вытаращил глаза, залившись краской до самых ушей. Такой демонстративно откровенной женской наготы ему еще видеть не доводилось. Невольно скользнув взглядом по полным, ногам, по округлым широким бедрам и пышным грудям с торчащими вишневыми сосцами, Робин ощутил, как по всему телу прокатилась обжигающая волна, а в чреслах потяжелело и напряглось. Неловко переступив с ноги на ногу, он попытался незаметно поправить вздыбившуюся ткань штанов.

Но Мэрион это не укрылось. Хохотнув во все горло, она подбоченилась, глядя на стесняющегося юнца:

- Никак привстал, петушок? То-то гляжу, шею вытягиваешь да глазенками масляными стреляешь. Ладно, чего уж там, иди сюда, лесной волчонок. Только в другой раз смотри деньжата вперед готовь, а то мое дело такое - с деньгами любить да жаловать, а без них - пинком под зад коленом.

С этими словами бойкая бабенка ухватила Робина за грудки и вовлекла внутрь землянки, ногой захлопнув за ним дверь. Обомлевший юноша и пикнуть не успел, как его уже втолкнули на шаткую лежанку и принялись шустро раздевать, сноровисто развязывая завязки штанов и стаскивая исподнюю сорочку.

- Ты... Ты чего это... Я не готов еще... - лепетал Робин, пытаясь отбиться от цепких рук, ощупью шарящих по его телу.

Но Мэрион и слушать не желала. Ловко спустив с Робина портки, она потянулась было к завязкам его подштанников, но замерла, вытаращив глаза и разинув рот.

- Ты?! Да ты никак из этих... обрезанный? - выдавила она сдавленным от изумления голосом, отшатнувшись всем корпусом назад. - Тьфу ты, напасть какая!

Робин недоуменно захлопал глазами, не понимая, в чем дело. Да, его отроческое естество и впрямь выглядело несколько иначе, чем у прочих деревенских парней - крайняя плоть была укорочена, обнажая темно-розовую головку. Но мать всегда говорила Робину, что так и должно быть, мол, у него просто особое сложение тела.

Меж тем Мэрион с визгом отпрянула в дальний угол лачуги и принялась спешно креститься, закатывая глаза и что-то невнятно бормоча. Робин, кое-как прикрыв срам ладонями, попытался приблизиться к ней.

- Да что с тобой такое? Я что, прокаженный какой? Ты чего кричишь-то?

- Изыди, сгинь, чур меня, чур! - верещала меж тем солдатка, размахивая крестным знамением. - Ты поганый, нехристь обрезанный! Токмо у сарацин да иудеев срамные уды обрубают, у христиан эдакого не водится. Изыди, говорю, пока я святой водой не окропила да крестом не огрела!

У Робина от таких речей голова пошла кругом. В смятении озираясь по сторонам, он попытался вновь воззвать к разуму обезумевшей бабы:

- Да побойся Бога, какой из меня сарацин или иудей? Крещен я, как все добрые люди, в церковь хожу, посты блюду. А то, что у меня между ног - Божий промысел, не моя вина. Мать сказывала, особое сложение у меня, вот и все.

Но Мэрион и слушать не желала. Выхватив из-под лавки увесистый деревянный крест, она потрясла им перед лицом Робина.

- А ну как отче наш прочтешь, коли не сарацин? Ану, читай молитву, живо!

От такого натиска Робин на миг опешил. Сглотнув пересохшим горлом, он принялся послушно бубнить:

- Отче наш, Иже еси на небесех, да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое...

- А ну стой! - взвизгнула Мэрион, потрясая крестом. - А креста на тебе нет, я погляжу! Без нательного крестика молитвы творишь, стало быть точно не христианин. Вот погоди, сейчас как окачу тебя святой водицей, живо твою поганую суть вызнаю.

И солдатка, отбросив крест, потянулась к полке за глиняным кувшином. Робин понял, что дело плохо. Подхватив штаны и мигом натянув их обратно, он попятился к двери.

- Да ты никак умом двинулась, женщина! Типун тебе на язык со святой водой. Пойду я отсюда, от греха подальше. Тоже мне, богомолка выискалась, прости господи!

Робин в сердцах сплюнул под ноги разобиженной Мэрион и был таков. Пулей вылетел из проклятой лачуги и со всех ног припустил в сторону дома, только пятки засверкали. В ушах еще долго стоял визгливый голос обезумевшей солдатки:

- Нехристь поганая, прочь с глаз моих, прокляну!

Прибежав домой, Робин первым делом кинулся к ушату с водой. Плеснув пригоршню в разгоряченное лицо, он судорожно вздохнул и без сил привалился к стене, пытаясь унять сумятицу в голове.

"Что это с ней приключилось? - думал Робин, ошарашенно мотая головой. - Какие еще иудеи-сарацины, почему я обрезанный?".

Внезапная мысль пронзила его, как громом пораженного. Ведь и вправду, почему он не такой, как другие? Отчего у него темные волосы, хотя у всех соседей светлые? Неужто Мэрион права и он в самом деле не чистый христианин, а какой-нибудь пришлый поганец?

От этих мыслей у Робина голова пошла кругом. Не помня себя, он ворвался в дом, застав мать за приготовлением ужина.

- Матушка! - выпалил Робин, задыхаясь от волнения. - Скажи мне правду, только не таи - почему я не такой, как все? Почему у меня срам обрезан, будто у иудея али сарацина? Неужто я и впрямь не христианин природный?

Марии от таких речей чуть ложка из рук не выпала. Побледнев как полотно, она медленно обернулась к сыну, комкая в пальцах передник.

- Господи, да что ты такое говоришь, дитятко? Какие иудеи-сарацины, типун тебе на язык! Ты чего удумал-то?

Робин в волнении заметался по горнице, то и дело хватаясь за голову.

- Я тебе про что толкую - у меня меж ног не как у людей! Энта солдатка Мэрион, как углядела, так сразу в крик - мол, обрезанный я, нехристь, токмо у иудеев да мавров такое водится. Ты мне всегда сказывала - особое, мол, сложение у меня. Так что же ты мне про обрезание-то не поведала?

У Марии от этих слов ноги подкосились. Тяжело опустившись на лавку, она закрыла лицо руками и разрыдалась. Робин в полном смятении кинулся к ней, упал на колени, заглядывая в залитое слезами лицо.

- Матушка, да что с тобой? Что я такого сказал-то?