рукой переворачиваю черную крышку и зажигаю пламя. Я держу его между нами, используя свет, чтобы заглянуть в ее красивые глаза, поворачиваю ее голову, чтобы изучить каждый дюйм ее идеального маленького личика. Она все еще злится на меня, но в то же время выглядит напуганной тем, что я действительно могу это сделать. Страх — это не то, что я обычно вижу на ее лице. Не тогда, когда она смотрит на меня.

— Я чертовски люблю тебя, Вайолет Синклер, — шепчу я, вспоминая эту часть. — Это то, что я написал в конце каждого из них, верно? Это то, за что ты держишься.

Сначала она ничего не говорит, бумаги еще больше комкаются в ее сжатом кулаке. — Ты сказал мне, что ненавидишь меня.

— Я не это имел в виду.

— Может быть, но все же…

— Черт возьми, Вайолет, ты знаешь, как там было тяжело без тебя? — шиплю я, и ее взгляд опускается на мою руку на члене. — Не только это, но и все это. Ты, блядь, бросила меня.

— Ты бросил меня первым.

Я отстраняюсь, используя свою хватку на ее шее, чтобы заставить ее снова посмотреть на меня. — Это то, ради чего все это было? Ты хотела наказать меня за то, что я угодил в тюрьму?

— Нет, — оправдывается она, но затем ее голос становится тише. — Не совсем. Я не знаю.

— Что ты знаешь, Ви? — Я не выдерживаю, мое терпение на исходе.

— Я знаю, что ты гребаный псих. Я знаю, что твоя одержимость мной чертовски токсична, и мне нужно было выбраться. Я знаю, что ты вреден для меня, и мне лучше без тебя.

— Это твоя мать вкладывает слова в твои уста. Они не твои.

Она пожимает плечами, не отрицая этого. — Может быть, она права.

— Может она шлюха.

— Атти.

— Мне жаль.

Она тяжело вздыхает, но затем на ее губах появляется слабая улыбка, и, клянусь Богом, у меня такое чувство, что мое сердце бешено колотится о грудную клетку, отчаянно пытаясь добраться до нее, умоляя попробовать то, что принадлежит мне.

Не заботясь о том, что это принесет мне еще одну пощечину, я беру свое и опускаю обе руки на ее талию, грубо прижимаясь губами к ее губам без предупреждения. Она не бьет меня, но она немного замирает. А затем она шепчет проклятие и целует меня в ответ.

Она, блядь, целует меня в ответ.

Ее пальцы перебирают мои волосы, когда она дает мне пососать свой язык, и облегчение, нахлынувшее на меня, чуть не сбивает меня с ног. Не в силах больше стоять, я падаю перед ней на колени и смотрю ей в лицо, проводя ладонями по ее чулкам. Она слизывает мой вкус со своих губ, и я притягиваю ее к себе, заставляя лечь на спину и притягивая к себе за колени. Она вздрагивает, когда ветки касаются ее обнаженной плоти, и я протягиваю руку под нее, чтобы схватить бутылку, которую, должно быть, уронил раньше, зажатую у нее под бедром. Я перекидываю ее через плечо и наклоняюсь, чтобы снова поцеловать ее, делая это чертовски грязным и пачкая ее так сильно, как только могу. С этой целью я провожу языком по ее рту и щеке, затем вниз к шее, ухмыляясь, когда вижу забытую зажигалку рядом с ее головой и груду грязных писем, на которых она лежит.

— Я победил.

ГЛАВА 6

ВАЙОЛЕТ

Я не могу позволить ему победить.

Он вреден для меня, черт возьми, и я не могу позволить ему снова проскользнуть в мою голову и снова облажаться.

Я не могу…

Но я не собираюсь сжигать эти письма, и я чертовски уверена, что это не помешает ему скользить языком по мне. Теперь он у моей ключицы, прокладывая дорожку по отметинам, которые он оставил на мне раньше возле хижины. Смесь холода в воздухе в сочетании с жаром его рта заставляет меня дрожать, но мне не холодно. Я вся горю, мои ноги раздвигаются, как будто у них есть собственное мнение, приглашая его лечь на меня сверху и втиснуться между ними. Он делает именно это, его рука опускается мне под юбку, чтобы потереть мой клитор. Я выгибаю спину навстречу ему, нуждаясь в большем, нетерпеливо опуская его голову, чтобы заставить двигаться быстрее.

— Ты чего-то хочешь? — спрашивает он с улыбкой в голосе, дразня меня.

— Ты знаешь, чего я хочу, — выдавливаю я сквозь зубы.

Не успеваю я и глазом моргнуть, как он садится на пятки и разрывает мои колготки, обнажая перед ним мою киску. — Это все? — хрипит он, и я качаю головой.

— Еще.

Он ухмыляется и смотрит вниз, между моих ног, собирая там влагу, прежде чем скользнуть пальцем внутрь меня. Впрочем, не до конца; ровно настолько, чтобы мои стенки сжались вокруг него.

— Ты бы никого другого сюда не впустила, правда, детка?

— Нет, — говорю я, отчасти потому, что это правда, но в основном я говорю это просто для того, чтобы доставить ему удовольствие.

Ему нравится задавать мне подобные вопросы и слышать мои ответы.

— Это моя хорошая девочка, — мягко говорит он, вводя палец глубже, пока я не чувствую, как черное массивное кольцо на его среднем пальце касается моего входа.

Я извиваюсь и двигаю бедрами, мои смешанные чувства по поводу этого проклятого кольца вырываются на поверхность. Конечно, он замечает, его ухмылка становится злобной, когда он наблюдает за моим лицом.

Какой ублюдок.

В последний раз, когда он так делал — в тот день, когда я купила ему это дурацкое кольцо на день рождения в прошлом году, — я до смерти испугалась, что оно там потеряется. Этого не произошло, но все же. Я не знаю, хочу ли я, чтобы он сделал это снова, но я не успеваю открыть рот, чтобы сказать «нет». В любом случае, он бы не остановился, если бы я ему это сказала. «Нет» никогда на самом деле не означает «нет» для нас с Аттикусом. Мы знаем друг друга так давно, что всегда