несправедливо. Одна возня, и никакого удовольствия.

– Ты, значит, подстраховалась? – усмехнулся он.

– Ага. Ты же не против?

– Ну что ты!

– Понимаешь, девчонки многие не умеют кончать, а я научилась. Только у меня быстро не получается. Надо подольше. Сможешь?

Костя прислушался к себе и кивнул.

Он действительно справился, так что Маргарита громко дышала и извивалась под ним, а потом даже вскрикнула и широко распахнула глаза.

– Класс! – выдохнула она, немного придя в себя и снова закурив. – Повторим?

– Давай попозже, – взмолился измотанный страхом и недавними усилиями режиссер. Актриса понятливо улыбнулась.

До повторения пришлось подождать, потому что второго января Маргарита улетела с родителями на очередные острова. На февраль у них была назначена премьера, и, когда она вернулась, Костя уже с головой ушел в репетиции. Он шлифовал каждый эпизод, будто готовил спектакль для какого-нибудь столичного театра, а не для актового зала в школе. Гонял актеров по тексту, менял мизансцены, что-то додумывал и дорабатывал. Мама с тревогой наблюдала, как он, сидя за ужином, чертит схемы в блокноте и не замечает, что ест. Однако если она делала замечание, отец вставал Косте на защиту. Он считал, что у мужчины должно быть дело всей жизни, и посягать на него никто не имеет права.

С тем, что врачом сын не станет, Борис Константинович смирился с трудом, но постепенно заинтересовался Костиным театром и на премьере обещал быть.

Снова они печатали афиши и приглашения. Из местной газеты приходила журналистка, расспрашивала Костю про постановку, потом разговаривала с мамой – как с директором, конечно, – про то, что в наше время и школьный театр может быть серьезным перспективным делом. Журналистка была на премьере, сидела рядом с мамой и отцом. Сам Костя прятался за кулисами, дирижировал оттуда, подсказывал, ходил взад-вперед на крошечном пятачке за занавесом.

Когда грохнули аплодисменты и артисты, выстроившись цепочкой, стали кланяться, Маргарита подскочила к нему, схватила за руку и вытащила к публике. Луч софита ударил Косте в глаза, ослепил. Маргарита толкала его в спину – поклонись! Он быстро клюнул носом, развернулся и сбежал в спасительную темноту. Мама потом говорила, что Костя был похож на модельера, который выходит в конце показа, одетый совсем просто, быстро кланяется или машет рукой и скорей убегает обратно.

О нем написали в газете: талантливый мальчик, отличник, образец для подражания. Вот вам и современная молодежь! Костя аккуратно вырезал статью и спрятал в прозрачную голубую папку. Спектакль они решили дать еще четыре раза, потом показы пришлось продлить, потому что «Горе от ума» хотели показать своим ученикам директора других школ (Костя подозревал, что с подачи мамы). Так или иначе, но они выступали до начала мая, после чего оказалось, что учебный год подошел к концу, Маргарита уезжает в лагерь для девочек с актерскими способностями, а он остается дома и должен придумать себе какое-нибудь занятие.

Естественно, им стала новая постановка, и уже не из школьной программы, поскольку Костя, почувствовав себя звездой, решил замахнуться на что-нибудь посерьезнее. Он погрузился в чтение Шекспира, потом Мольера, потом Оскара Уайльда. Проще всего было бы поставить «Как важно быть серьезным», но Костя, простых путей не искавший, выбрал «Идеального мужа». Выбрал и обломал себе зубы. Уайльд не давался ему, неопытному мальчишке, не подсказывал хитрых ходов и аллюзий. Ставить пьесу как есть, не привнеся ничего своего, казалось Косте бессмысленным.

Он таскал за собой томик Уайльда повсюду, сидел с ним в кафе за бесконечными стаканами латте, спал, спрятав его под подушку. Просил, умолял автора подсказать такую же смешную и бойкую интерпретацию, как и сам текст, но Уайльд, хитрюга, помалкивал. Костя прочел его биографию, ужаснулся тому, как любовь завела беднягу в тюремную камеру и как он всю жизнь потом не оправился.

Маргарита приехала из своего лагеря, вдохновленная и мечтающая о новых ролях, но порадовать ее Косте было нечем. Он пробовал посоветоваться с ней, но, если уж сам Уайльд ему не помог, чего было ждать от Маргариты? Правда, она сняла напряжение, копившееся внутри все время с ее отъезда; возобновились их встречи то у Кости в комнате, пока родителей не было дома, то в подсобке за сценой, которой Костя и в каникулы продолжал пользоваться.

В конце концов Костя остановился на «Женитьбе Фигаро». Маргарита начала репетировать роль задорной Сюзанны, за которой охотится, втайне от жениха, граф Альмавива. Постановку Костя задумал в итальянском духе, но не старинном, а почти современном – с мебелью в стиле семидесятых, которую легко удалось собрать по домам участников спектакля, соответствующими костюмами и прическами. Маргарита для выступлений решила собрать волосы в высокий шиньон и повязать надо лбом красную шелковую ленту.

С этой лентой, в короткой юбке в обтяжку – под Лоллобриджиду, – Маргарита гарцевала по сцене, вжившись в образ естественно и легко. На роль Фаншетты, служанки в замке, Костя по большой просьбе Татьяны Витальевны взял ее дочь, толстенькую семиклассницу в очках, Нику Седых. Ника зазубрила свой текст наизусть, но на каждой реплике краснела, спотыкалась, поглядывала на Костю, ожидая подсказки. Ему и жалко было нескладную Седых, и не хотелось особенно с ней возиться. Он командовал, куда ей идти и как вставать, но актерских успехов от Ники не ждал.

Однажды, когда они с Маргаритой сидели в «Кофе и дыме», та вспомнила про мучения Седых и, подмигнув Косте, сказала:

– Ты бы с ней поласковее! Она в тебя с пятого класса влюблена, как к нам в школу перевелась.

Костя оторопел:

– Ты откуда знаешь?

– Ой, да все знают. Кроме тебя, – рассмеялась Маргарита. – Она же глаз с тебя не сводит. А ты не замечаешь. Смотришь на нее, только когда она на сцене. Вот Седых и заикается как идиотка.

– Глупости, – возразил Костя, а сам подумал, что только влюбленной Седых ему и не хватало для полного счастья. В придачу к ее мамаше-наседке!

Куда больше его беспокоило, что Маргарита стала неожиданно уклончивой и неуловимой. Больше не оставалась после репетиций, могла не взять трубку, когда он звонил. Да что говорить: даже в «Кофе и дыме» в этот раз они оказались случайно – он заметил, что она сидит на диванчике у окна, и зашел поговорить.

– Марго, – начал он внезапно севшим голосом, – ты все время бегаешь куда-то. Мы и не общаемся совсем. Почему?

Маргарита повела плечами, отбросила с лица завитую прядь.

– Я-то думала, когда ты спросишь, – ответила она, поводив по столу пальцем. Взяла салфетку, потеребила, смяла в ладони. – Кажется, нам больше не по пути.

– В каком смысле? –