Мама вызвала его на разговор, усадила перед собой за столом на кухне и посоветовала быть снисходительнее. Ей, как директору, привычно было улаживать конфликты и мирить спорщиков, но Костя уперся: он не хотел у себя никаких толстых девочек в очках, вроде дочки Татьяны Викторовны, которая изо всех сил рвалась в театр, не хотел ничьего присмотра и контроля.

Тем не менее к одному маминому совету Костя прислушался и вместо полноценного спектакля начал с простенькой сборной солянки из стихов с музыкальными номерами.

Очень серьезный, он сидел возле кулисы на сцене и беседовал с «артистами». Они должны были сами выбрать стихотворение, которое собирались прочитать, и Костя комментировал их выбор, одобрял или отвергал. Своих предпочтений старался не выказывать, но добивался от будущего спектакля цельности, поэтому в основном вышла подборка любовной лирики: Блок, Ахматова, Есенин.

Косте очень хотелось, чтобы мама увидела премьеру вместе со зрителями, но она включила директора и заставила их устроить прогон, чтобы «утвердить спектакль». Сцепив зубы, Костя согласился, и мама пришла, села в первом ряду, поправила на коленях узкую юбку и приготовилась слушать.

Первым выступал тот самый Городецкий, с которым Костя когда-то ходил в цирк. Чувствуя себя юным Пушкиным, читающим стихи в Царскосельском лицее, он заложил руку за лацкан пиджачка и вступил: «Предчувствую Тебя… Года проходят мимо». Мама едва заметно улыбнулась.

Прогон прошел удачно: как директор школы, мама спектакль утвердила, разрешила повесить афиши и отпечатать на своем принтере приглашения. Артисты раздавали их знакомым и родственникам, те, уже на словах, звали посмотреть еще людей. В результате в актовом зале не хватило места, пришлось принести из физкультурного скамейки и поставить под окнами, по бокам. Кто-то все равно стоял, утверждая, что так лучше видно сцену.

Музыкальное сопровождение включал из радиорубки Мясников – прошлогодний выпускник, не попавший в институт, которого мама, пожалев, устроила временно в школу подсобным рабочим. Мясников оказался настоящим меломаном, приволок в радиорубку свою коллекцию дисков, и музыку подобрал – при Костином активном участии, – очень удачно.

Спектакль – точнее, концерт, – вышел стройным, красивым и прочувствованным. После каждого номера артистам аплодировали, а тем, кто сумел привести больше родни и друзей, даже кричали браво и бис. Затея с театром явно себя оправдывала.

Поскольку учебный год заканчивался, Костя взял паузу на время летних каникул, чтобы выбрать материал для будущей постановки, на этот раз уже настоящей. Татьяна Викторовна настояла, чтобы пьеса была из школьной программы, и Костя выбрал «Горе от ума». Его так и подмывало самому сыграть Чацкого, прогрессивного и непонятого провинциальным окружением, но потом он решил, что все-таки останется режиссером. Непосредственный контакт с публикой его слегка страшил. Пусть уж лучше другие, раз такие смелые, стоят под светом софита, которым управлял тот же Мясников из своей радиорубки. Он все для них придумает, покажет, как надо – и уйдет в тень.

Времени на размышления у него было достаточно – целые каникулы. Костя крутил в голове сюжет, поворачивал так и этак. Ему хотелось перенести пьесу в современную обстановку, поэтому Фамусова Костя превратил в чиновника из городской администрации, Молчалина – в его зама, Софью – в избалованную студентку, разъезжающую на «порше».

А когда начались репетиции, у Кости случился первый в жизни роман. До этого ему, конечно, нравились девочки, обычно не одноклассницы, а постарше, но тут сердцем режиссера завладела, по закону жанра, актриса, исполняющая главную роль – Софьи то есть.

Звали Костину пассию Маргаритой. Дерзкая, задиристая, Маргарита прекрасно училась и на все имела свое мнение. В данном случае она тоже проявила инициативу: осталась с Костей после репетиции в темном актовом зале, за занавесом в углу сцены, притянула его к себе и поцеловала с языком, так что у него перехватило дыхание. Почувствовав это, Маргарита не ослабила напор, а наоборот, прижалась к нему всем телом, сунула руку под рубашку и стала гладить по животу. Так к Косте не прикасался еще никто и никогда; он похолодел, потом, наоборот, раскалился, как утюг, чувствуя, что щеки предательски краснеют, а в джинсах становится тесно. Маргарита отстранилась, сверкнула на него карими глазами, зацепила указательным пальцем за ремень. Костя оторопел. На что она намекает? Это произойдет? Здесь? Сейчас?

Маргарита усмехнулась, тряхнула волосами и спрыгнула с края сцены, оставив его в одиночестве и недоумении. Костя привык считать себя человеком зрелым и независимым, с самостоятельным мышлением, по-мужски сдержанным. Однако Маргарита – невысокая, аппетитно-округлая в нужных местах, со стройными ногами и лукавой улыбкой – пошатнула его представления о себе. Получалось, что на него можно воздействовать очень просто: соблазном. Костя решил, что будет сопротивляться.

После следующей репетиции он погасил в зале свет, встал у дверей и скомандовал:

– Все на выход!

Маргарита, задержавшаяся не без умысла, поморгала, посмотрела на Костю вопросительно, потом махнула рукой и вышла. Вверх и вниз от актового зала бежала лестница; внизу была столовая, вверху – девчачья физкультурная раздевалка. Переодеваться Маргарите точно не требовалось, даже куртка была у нее с собой, но она все равно пошла наверх, а не вниз, демонстрируя Косте тонкие щиколотки, выглядывавшие из кроссовок на босу ногу. Взметнулся подол легкой коротенькой юбки, мелькнула белая кружевная полоска, и Костя, наскоро заперев замок, кинулся следом за ней по ступеням.

В раздевалке было темно, и он не сразу увидел Маргариту, сидевшую на скамейке. Первыми ему в глаза бросились ее коленки, загорелые после лета, белые кроссовки, вырез топа под джинсовкой. Дальше лицо – хитрые глаза, блестящие губы – и волосы, разметавшиеся по плечам. Маргарита потянулась, выгнулась, выставляя вперед грудь, похлопала рукой по скамейке рядом, приглашая садиться. Костя решил, что подчиняться не станет, и сделает так, как хочет сам – схватил ее за руку, дернул на себя, жарко стиснул в объятиях.

Маргарита была как вода, как текучий струящийся шелк; она одновременно покорялась ему и ускользала. Костя тем не менее сумел нащупать и крепкую грудь без бюстгальтера, и попу с полоской кружев. Большего она не позволила, вывернулась, шепнула на ухо: «Ну не здесь же, ты что!» Ему хотелось немедленно тащить ее куда-то – куда тащат девушку в таких случаях: домой? на дачу? – но это надо было еще обдумать, подготовиться. Наверное, она попросит, чтобы он надел презерватив, промелькнула мысль, и Костя понял, что никогда ими не пользовался и плохо представляет, как это делать.

По дороге домой он купил в супермаркете серебристую полоску с выпуклыми кружками, прихватив для маскировки жвачку и пакет чипсов, притащил домой и спрятал