— Ты довольно состоятелен, — продолжил Стефан, — ты на хорошем счету. Сам государь знает твое имя и ценит твой труд. Ты можешь взять за себя девушку из хорошего дома. Почему ты этого не делаешь? Ведь к тебе не раз приходили с такими предложениями, я точно знаю.

— О да! — рассмеялся Коста. — Почтенный Роман уже дважды предлагал мне свою дочь. Приданое такое, что хоть я ее и не видел, но уже люблю всем сердцем.

— Это который Роман? — лениво поинтересовался Стефан. — Бывший откупщик, что ли, который вам предателя сдал?

— Он самый, сиятельный, — кивнул Коста.

— Почему не согласился? — продолжил Стефан. — Он очень богат.

— Я пока не хочу связывать себя, сиятельный, — честно ответил Коста. — Вы знаете, что скоро я уеду в Константинополь. Приказ пришел вместе с патентом на звание. Зачем рисковать? Моя жена может остаться вдовой.

— Да, там скоро начнутся очень серьезные дела, — внезапно поскучнел Стефан. — Ну вот, пропал мой обед! Невинный вроде бы вопрос, а снова все уперлось в службу. Ну, да ладно… Попробуй паштет из черной тиляпии, Константин. Она водится только в Ниле. И готовить как следует ее умеют только здесь.

— Непременно, сиятельный, непременно! — Коста уже объелся и откинулся на ложе с кубком в руке. Вино почему-то пахло розами. Еще один изыск от повара великого логофета.

А может, зря я так набил брюхо? — промелькнула в его голове запоздалая мысль. — Ведь прямо отсюда в пыточную идти. Там ведь сейчас самая работа…

Глава 4

Часом позже. Александрия. Префектура Египет.

Допросный подвал приезжие мастера из Братиславы оборудовали по последней столичной моде. Обширный сводчатый покой украшала новенькая дыба, еще пахнувшая свежим деревом, кокетливая жаровня с приваренными завитушками из железного прута, пышущая нетерпеливыми углями, испанский осел и всяческие иные приспособления для нелегкого и безумно увлекательного палаческого труда. Клещи, сверла, зажимы, иглы… Коста даже терялся иногда: сколько всего, оказывается, нужно для работы мастерам допросных дел. Ливийца давно унесли бездыханным, потому как он свою роль уже сыграл, рассказывая одно и то же по кругу в сотый раз. Опять неугомонные кочевники готовились прийти на разбой. Его дикие вопли произвели нужное впечатление на свидетелей, которых рассадили в коридоре дожидаться своей очереди. И судя по синюшно-бледным физиономиям, все получилось. Народ до нужной кондиции дошел.

— Трое достойны вашего внимания, пан майор! — Лев и палач встали при появлении Косты и стукнули кулаком в грудь.

Вот что делает с людьми правильное понимание их места в жизни, — восхитился про себя Коста. По слухам, в Словении началось повальное местничество. Хорутане считали себя выше чехов, а чехи — выше ляхов. И все словене ставили себя выше приблудных франков, ромеев и всяческих гепидов. Мораванские всадники презирали землепашцев, а урожденные паннонские авары считали мораван кем-то вроде взбесившихся домашних животных. Сын боярина, служивший в одной должности с сиротой, смотрел на него, как на пустое место. И еще не каждый начальник мог поставить в рамки такого молодца, тот еще и огрызался, пытаясь показать, что ему невместно от безродного служаки указания получать. Начались совершенно невообразимые вещи, когда старшинство буквально высчитывали, принимая во внимание не только должность индивида, но и знатность его рода, и близость этого самого рода к князю, и заслуги отцов. И все это безобразие оправдывалось невесть откуда появившимися обычаями, уходящими во тьму веков. А откуда взялись такие обычаи у людей, родившихся в курных землянках и еще недавно почитавших тухлую рыбу за немыслимое счастье, никто так и не понял. По слухам, великий князь, узнав о происходящем, пришел в дикую ярость, и кое-кого из поборников новых древних обычаев со службы погнал в шею. А потом и вовсе какую-то табель о рангах придумал, в соответствии с которой Коста и носил теперь свой жетон, горделиво поглядывая на вытянувшегося перед ним столичного капитана и его людей. То-то!

— Доложите по существу, — важно обронил он. — Недосуг мне с каждым оборванцем разговаривать.

— Если по существу, то все трое видели рядом с покойными одного и того же человека. И один раз видели всех четверых вместе в портовой таверне. Приметы совпадают.

— А что за приметы? — заинтересовался Коста. — Как выглядит?

— Роста среднего, телом худ, возрастом лет двадцать пять-тридцать, волосом черен, борода черная, нос мясистый, одет в стираный хитон, увечий, родинок и шрамов на видных местах не имеет, — бодро пробарабанил Лев.

— Это сейчас точно особые приметы были? — удивленно раскрыл глаза Коста.

— Точно, — стушевался сыскарь. — Других нет. Ни кнут, ни деньги не помогают.

— Ну что же, — деловито сказал Коста. — У вас есть все, что нужно. Завтра к полудню представьте мне его. А я пока пойду, его светлости префекту доложу, что столичные мастера сыска скоро его радостной вестью осчастливят.

— Пан майор! — Лев проглотил слюну и вытаращился на Косту с выражением ужаса на лице. — Да за что вы так с нами? Признаю, был не прав. Погорячился малость… Гордыня обуяла! Прощения прошу за дерзость!

— Принимается, — с серьезным лицом кивнул Коста. — Только виновного к сроку все равно представить придется. У меня уже времени нет, отплываю скоро.

— Да как же! — на глаза сыскаря даже слезы навернулись. — По этим приметам половину Александрии вязать можно! Хоть бы вот и вас!

— Да его найти — раз плюнуть! — удивился Коста. — Ты чего это, капитан, растекся, как бабья квашня? Или ты не согласен со мной?

— Не согласен, — твердо ответил Лев, а лейтенанты за его спиной дружно заворчали. — Нельзя по таким приметам в Александрии человека найти! Никак нельзя!

— А если я его сам найду к сроку? — прищурился Коста. — Что тогда сделаете?

— Докладную на имя боярина Горана подадим, — хмуро ответил Лев. — Высшей справедливостью клянусь! И там все как есть, укажем. Кто что делал и кто кого нашел. Дело-то серьезное, пан майор. Тут или лишней звездой пахнет, или ссылкой в дальнее жупанство, до конца жизни за благочинием местных лесовиков надзирать. Так что предложение это серьезней некуда. Ну, и стол с нас богатый причитается!

— Ладно, так и быть. Целуйте папу в жетон, детки, — величественно бросил Коста ошеломленным столичным сыскарям, удаляясь из подвала с плохо скрываемым нетерпением. Он не слишком любил запах горелой плоти. А сыскари услышали его последние слова, таявшие вдалеке.

— Слушайте папу, папа жизни научит!

— Рупь ставлю, что он свистит, — хмуро сказал лейтенант, крепкий мужик лет сорока, на вид — словен. — Щенок ведь еще!

— Отвечаю, — так же хмуро ответил Лев. — Не свистит он. Я слышал о нем. Мальчишка