— И им отрубим, — прошамкал Святослав. — Дело нехитрое.

— Ты снова не понимаешь, — расстроился дядя. — Дело не в них, и не в их глупых головах, отрубить которые проще простого. Тут есть кое-что посерьезней, племянник, и именно это новое знание лишает меня аппетита.

— Ты это о чем? — с любопытством повернулся к нему Святослав. — Я тебя сегодня что-то плохо понимаю, дядюшка.

— Деньги, Святослав, — с горечью сказал Стефан. — Тебя хотели убить из-за денег, и передать Египет арабам тоже хотели из-за денег. То, что делает мой старший брат и твой отец, лишает ростовщиков и откупщиков огромных доходов. А они ничего больше делать не умеют и не хотят. Они столетиями зарабатывали так и не собираются останавливаться. Твой отец как-то сказал, что деньги — это самая страшная сила в этом мире. И эта сила куда опасней меча. Теперь эта сила направлена против нас, Святослав. Против меня, против тебя, против твоих детей и жены. Большим деньгам тесно с нами рядом, а с арабами — наоборот, вполне вольготно. А это значит, что еще ничего не закончилось!

— Мы вырвем зубы у змеи, — самодовольно заявил Святослав, с шумом вливая в себя кубок вина. — Мои люди уже вывозят золото из их домов и пытают тех, кто не хочет их выдавать. Без денег они нам не страшны.

— Ты помнишь миф о Лернейской гидре, мой мальчик?

— Помню, конечно, — кивнул Святослав, наливая себе из другого кувшина. — А чем это вино воняет?

— Алоэ и ароматные смолы, варвар несчастный! — отмахнулся Стефан. — Не отвлекайся. Так что ты помнишь?

— Ну… какая-то страхолюдная животина, которая жрала коров и коз. У нее было ядовитое дыхание… кажется.

— А головы? — нетерпеливо спросил Стефан. — Ты помнишь про головы?

— А! Ну да! — воскликнул Святослав. — Срубишь одну голову, а вырастает три! Хреново, конечно, воевать с такой! Геракл их раскаленной головней прижигал, чтобы не отрастали.

— На! — Стефан протянул Святославу золотую монету. — Что ты видишь на ней?

— Ауреус императора Максимиана Геркулия, — прочитал Святослав надпись. — Это соправитель Диоклетиана. Он еще страшно гнобил христиан. Зверь какой-то лютый, а не человек был. А на монете Геракл и гидра.

— Это так Максимиан показывал, что он борется с гидрой христианства, племянник, — невесело пояснил Стефан. — У нас ведь даже календарь от тех событий ведут. Эра мучеников его называют, или Диоклетианова эра. Великий был государь, а ведь так и не справился с той гидрой. Как ни старался, как ни рубил и ни жег! Ничего-то у него не вышло. Потому что есть силы, что куда сильнее воли государей. Одна из этих сил — истинная вера. А сила другая — деньги. Мы поставили плотину на их пути, и они едва не снесли нас.

— Почему в Словении такого нет? — заинтересовался Святослав.

— Там нет старых денег, — пояснил Стефан. — А как только они появятся, то и там начнется то же самое, поверь. Твоего отца почитают вторым после господа бога, а потому не смеют противиться его воле. Пусть это станет хорошим уроком нам, племянник!

— Ты хочешь договориться с купцами, дядя? — испытующе посмотрел на него княжич. — Я не стану этого делать. Это воспримут как нашу слабость.

— Нам придется договариваться с купцами, — невесело усмехнулся Стефан. — Иначе нам конец. Тут, в Египте, без своего железа и хорошего дерева, без лошадей и смелых воинов, мы уязвимы. Нам нужна сила метрополии, нужна армия севера, чтобы удержаться. Ведь если вдруг эта связь ослабеет по любой! Я подчеркиваю, по любой причине, нас тут же сметут, продав либо арабам, либо константинопольским императорам. Ты не можешь казнить всех купцов Египта, а если и казнишь, то на их место придут другие, злые и голодные. Торговля и деньги — кровь государства. Выпусти кровь из живого существа, и оно мертво. Так же и государство, племянник. Оно не может существовать без тех, кто платит подати. А государи не могут подмять под себя все, не оставив ничего другим.

— В такой картине, что ты нарисовал, дядя, — Святослав сыто откинулся на ложе, — моя смерть выглядит вполне разумной. Меня убивают, армия проигрывает арабам, а ростовщики договариваются с халифом и платят ему. Ведь мусульманам нельзя давать деньги в рост, зато получать подати, полученные от лихоимства, очень даже можно. Это их законом не запрещено.

— Все верно, племянник, — кивнул Стефан. — Я немедленно доложу обо всем твоему отцу. Он должен понимать, с чем мы имеем дело. Ненависть и вражда таких людей не будут явными, Святослав. Напротив, они будут рядиться в различные одежды. Например, начнутся разногласия по вопросам веры. Ты знаешь сам, каково тут было при патриархе Кире. Мы загасили недовольство, но оно может вспыхнуть вновь.

— Что ты предлагаешь? — нетерпеливо спросил Святослав, который не терпел длинных пустопорожних разговоров.

— Нужно сделать так, чтобы купцы могли зарабатывать деньги, — развел руками Стефан. — В противном случае мы увидим еще один бунт, или тебе в грудь прилетит нечаянная стрела, или поднесут кубок с отравленным вином, или ядовитая змея заползет в твою спальню. Ты точно желаешь себе такой жизни, дорогой племянник? Я — нет, поэтому нам придется договариваться. Я подумаю, как сделать так, чтобы это не выглядело нашей слабостью. Напротив, нам нужно извлечь из всего дела этого максимальную пользу.

Глава 5

В то же самое время. Татта. Синд.

Прибытие новых контингентов арабов резко изменило расстановку сил. Теперь эмир Синда Надир уже был не удачливым воробушком, краешком клюва зацепившимся за хвост орла. Нет! Теперь он сам стал этим орлом и вовсю играл на противоречиях местных групп, каст и конфессий. Презираемые всеми кочевники-джаты приняли ислам сразу и безоговорочно. Ведь только новая вера могла сделать из париев уважаемых людей, облеченных властью. Понемногу стали принимать ислам и сыновья знатных родов, обделенные в наследстве. Начали принимать новую веру и наиболее дальновидные из чиновников, сделавшие ставку на молодую силу, которая катила сюда с запада подобно урагану. Арабские всадники уже взяли Хузистан, а это значит, что Персидский залив вот-вот станет внутренним озером халифата. Оттуда до владений Надира — всего пара месяцев неспешного пути. Ничто по сравнению с бескрайней Персией, бывшей повелительницей мира. На сторону Надира встали и буддисты, угнетаемые Чачем и брахманами. В мусульманах они видели меньшее зло из всех возможных.

Эмир Синда обосновался в Татте, с немалым облегчением оставив скучать жену Лади во дворце Банбхора. Алия с сыном жили теперь с ним, и девчонка из бедуинского кочевья пребывала в немалой растерянности