— Я не знаю… Много. — Она еще не понимала, что ему от нее нужно, но отпила чуть-чуть — есть очень хотела.

— Ешь, родная, ешь. Вот тушеночка, колбаска, свежий хлебушек, прелесть моя.

Еще налил себе.

— А теперь вместе выпьем. За встречу. За знакомство.

Ирина отказалась.

— Я уже не могу. У меня парень есть, — сказала к чему-то.

— Как парень? — решил поиграть с нею Гринька. — Я же твой парень, голуба. Ты же мне письма какие писала.

— Я встретила другого.

— Другого? Какого другого? Неделя еще не прошла, как я от тебя письмо получил!

— Может, долго шло?

— Может, родная, может. Да ты кушай, кушай. Знаешь что: давай за парня твоего выпьем. За парня-то своего выпьешь? — протянул ей Гринька ее недопитый стакан. — И я за него выпью. За вас, за ваше счастье, лады? Есть же счастье на свете? Должно быть… Не так ли ты написала мне? — подмигнул он ей лукаво и отправил себе в глотку свою порцию.

— А я-то, наивный, я, верящий в чистое, светлое, яркое…

Ирина уже охмелела, хлебнув натощак.

— Ты тоже хороший, Гриша, хороший, — произнесла приглушенно.

— И ты ничего, — придвинулся к ней поближе Гринька, положил руку на голую ляжку Ирины, легонько сжал ее. Ирина инстинктивно отвела в сторону ногу.

— Не надо, Гриша, не надо…

— Не надо? Не надо! — стал сам себя раззадоривать Гринька. — А что надо? Что надо? Светлой любви тебе хочется? Счастья бесконечного? Да что ты понимаешь в этом, дура! Если хочешь знать, счастье — это сиюминутное, секундное состояние. Нет длительного счастья, как нет беспредельной любви. Это кажется только, что ты можешь быть долго счастлив, на самом деле счастье — как звезда, упавшая с неба: ты заметил ее, а через мгновение и след простыл, снова мрак и темнота, как будто и не было ничего. Понимаешь? Понимаешь?!

Ирина испуганно кивнула головой.

— А я вот не понимаю. Я не понимаю, зачем ты все эти письма пишешь, зачем? Тешишься? Позабавиться над нами хочется, поиграть? Да нельзя с нами играть так, пойми, дура! Мы там, в неволе, как загнанные волки, как истекающие слюной шакалы!

Ирина еще больше испугалась, съежилась, хмель будто выветрился весь.

— О чем ты говоришь, Гришенька? — не понимающе спросила она его.

— Да вот об этом, об этом! — схватил он ее за руку и потащил за собой в спальню, где швырнул ее на кровать. — Об этом говорю, Иришечка! — перевернул он шкатулку и высыпал на комод все её письма. Некоторые из них слетели прямо на пол. Гринька стал вскрывать их и зачитывать:

— «Единственная моя, как я счастлив, что дождался от тебя весточки. Если б ты знала, как тяжело здесь, в неволе, не получать ни от кого писем…»

— «Дорогая Ира! Спешу сообщить тебе…»

— «Милая… Прости, что я так называю тебя, хотя пишу впервые. Мне так хочется сказать кому-нибудь «милая», так сильно хочется, что ты поймешь меня, простишь и не станешь держать на меня обиды…»

— Зачем ты писала им, змея, зачем? — сбросил он неожиданно все конверты с комода. — Потешалась? Потешилась, сука?!

Гринька вышел из себя. Ирина как упала на кровать, так и лежала, распластавшись и плача навзрыд, изредка раскрывая дрожащие губы и отвечая ему:

— Я не знала… Я не думала… Я хотела, как лучше…

— Ты не думала? Ты не думала?! А если бы они все вместе приехали сюда? Одновременно? А? Знаешь, что они с тобой сделали бы? Нет? Не догадываешься! Так я тебе расскажу сейчас, — подступил к ней Гринька и стал на ходу расстегивать брюки. — Сейчас ты всё, милая, узнаешь, всё…

— Нет, — еще пуще разревелась Ирина. — Не надо. Я прошу вас: не надо. Прошу вас…

Гринька ушел от Ирины только через час, полностью насытившись, с прежней уверенностью, что все бабы бляди, суки и стервы продажные, и нет им прощения на этом свете…

Когда поздним вечером из города возвратилась бабушка Ирины, она застала растрепанную и взлохмаченную внучку, свернувшуюся калачиком на кровати и отрешенно глядящую в стену…

СТАРЫЙ ДОМ НА ВЗГОРКЕ

«Уважаемая редакция, по долгу службы (а работаю я в одной крупной фирме менеджером) мне приходится много ездить по стране, и вот как-то однажды, уезжая в очередной раз в командировку (правда, недалеко), я решил взять в киоске что-нибудь в дорогу почитать. Само собой разумеется, я купил брошюрку скандинавских кроссвордов и вашу газету, так как ничего более стоящего, на мой взгляд, в тот вечер среди других изданий я не увидел. И хотя, признаться честно, по натуре я скептик, особенно что касается всяких там так называемых «мистических» историй, ваша газета меня заинтересовала. Прежде всего, конечно, письмами самих читателей, ставших очевидцами некоторых «таких» необъяснимых явлений. Я, может быть, и до сих пор бы смотрел на них с недоверием, если бы года четыре назад сам не столкнулся с подобным, с тем, что в литературе подобного рода называется «видением». Но по порядку.

Лет пять назад я работал также менеджером, но другой крупной областной фирмы, открывшей свой филиал в захудалом провинциальном городке тысяч в восемь населения, расположенном в удобном месте на пересечении транспортных узловых магистралей.

Как представителю фирмы, исполнявшему на месте, по сути, все обязанности директора, мне частенько приходилось оставаться в этом городке и по два и по три дня для налаживания связей и знакомств, наёма штата и создания производства. Так как фирма собралась закрепиться здесь «капитально и надолго», как любил повторять её директор, специально для командировочных фирмы в центре городка была снята квартира, и теперь, задерживаясь, я мог не бояться, что мне придется долго впустую бродить по пустынным незнакомым улицам, мокнуть под дождем, мерзнуть или мытариться по несколько часов на безлюдном железнодорожном вокзале в ожидании обратного поезда.

И вот прошло полгода, год, дело фирмы стало понемногу расширяться, а я всерьез подумывать о покупке в этих живописных местах небольшой дачки, в которую можно будет летом привезти