Шрифт:
Закладка:
Насмотревшись всего вдоволь, я вырвался наконец из длинной сутолоки базара и отправился на охоту.
Обогнув крепость с юга, дошел до западной ее стороны и обнаружил здесь каменные ворота. Они назывались Тебризскими. Правда, самих ворот уже не было. Зато мощные круглобашенные устои, соединенные вверху стрельчатой аркой, на которых когда-то держались ворота, были как новые. Нетрудно было представить, как, может, еще не так давно размеренным шагом в них входили купеческие караваны, отряды воинов или же какой-нибудь странствующий монах — дервиш.
Отсюда дорога лежала на восток, к другой крепости, где виднелся точно такой же проход, какой я только что миновал.
Справа пестрел базар, а рядом с ним, по обеим сторонам моего пути, было шумное скопище ослов. Каждый из них был привязан за отдельный кол на такую длину, чтобы не мог дотянуться до соседа, а ослы, между прочим, только к тому и стремились, чтобы еще до привода хозяина, свести знакомство друг с другом, отчаянно дергали ногой, пытаясь оборвать веревку, и оглушительно, со свистом ревели.
На крик ослов прибегал откуда-то смотритель. Он колотил их железной цепью и долго не мог утихомирить. Это были те самые ослы, на которых семьями из окрестных сел приехали на воскресный базар керамисты и кузнецы, ювелиры и ковроделы, чабаны и земледельцы, садоводы и виноградари, сапожники и портные. Ослы в то время были самым популярным видом транспорта.
Пыльная дорога, по которой я шел, слегка поднялась вверх. Остались позади и шумный базар, и буйное скопище ослов. Я миновал ворота и очутился на территории другой крепости, чуть меньше первой.
Здесь было тихо, как на погосте. Вдоль северной стены ее лежали в руинах несколько жилых домов. Вид у них был такой, словно их разрушило землетрясение. Один из домов сложен был из желтых обожженных плиток, и видимо, принадлежал какому-то феодалу или самому правителю области. От дома уцелели лишь крыша и две смежные стены.
Не спеша я обследовал руины, груды камней, кусты бурьяна, полыни, прошел в другой конец крепости, усеянной могильными холмиками, над которыми на воткнутых шестах — как последняя дань покойному мусульманину — трепетали на ветру разноцветные лоскуты — но ничего живого не нашел. И лишь, возвращаясь обратно к развалинам, я встретил сидевшую на камне пятнистую ящерку. Заметив меня, она юркнула в нору… и больше не показывалась. Вот и все. И ни одной змеи, ни одного змеиного следа, ни одной змеиной линьки — прозрачной, круглой, как трубочка, кожи, оставленной где-нибудь на кусте или в камнях.
«Так-то, друг мой, — остановившись, произнес я вслух самому себе. — Не везет и все, хоть лопни».
«А ты как хотел? — заговорил во мне кто-то другой, насмешливо-веселый, — пришел, увидел, победил? Во всяком случае, змеи не считают себя обязанными лежать где-нибудь на виду и с нетерпением ждать твоего прихода».
Все это верно. Но меня все больше охватывало сомнение: «А не надул ли меня тот старый врач, у которого я побывал в Мары? Послал меня сюда, а сам, поди, ехидно посмеивается: пусть, мол, дурак порыщет по крепостям в поисках змей, которых здесь не было и нет».
«Во-первых, о людях нельзя так скверно думать, — строго урезонил я себя, — а, во-вторых, не надо падать духом. Будь настойчив, не жалей сил, ищи».
Но куда же направиться?
Дело в том, что крепостные стены со всех сторон заслоняли горизонт. Поэтому вначале надо было отыскать высокое место и с него хорошенько оглядеться вокруг.
Так я и сделал.
По твердому пандусу я поднялся на пыльную площадку угловой башни, а отсюда по стрелковой галерее передвинулся влево. Ухватившись руками за верх парапета, который был на уровне груди, я глянул вниз: до основания крепости было метров тридцать. Вдоль нее тянулся глубокий ров, наполненный темно-голубой спокойной водой, в котором белой ватой плавало весеннее облако.
Потом медленным взглядом я обвел всю округу, и, признаюсь, был поражен удивительной картиной, внезапно открывшейся передо мной: я видел мертвый, без единой души город, тот самый знаменитый Мерв, который в средние века называли «Шахиджаном» — «Душой царей», «Матерью городов Хорасана», «Городом, на который опирается мир». На всем мусульманском востоке он славился тогда как блистательный культурный центр, славились его библиотеки, поэты и ученые.
Теперь он был пуст, заброшен и погружен в печальную тишину.
Что же все-таки осталось от былого Мерва — «Души царей»?
Насколько хватало глаз — повсюду виднелись странные на вид башни, замки, дворцы. Одни из них были уже такие старые, оплывшие, раздавленные временем, что навсегда утратили первоначальный вид и красоту. Другие еще держались, гордо возносясь в небо, как бы бросая дерзкий вызов стихиям, силам зла, разрушения, самой вечности.
Именно так выглядел посередине старинной крепости (более старой и низкой, чем та, на которой я находился) великолепный памятник средневекового зодчества, мавзолей султана Санджара.
Издалека я, естественно, не мог разглядеть его архитектурных деталей, но и отсюда, с крепости, можно было безошибочно судить о том, что это — грандиозное сооружение. Он состоял как бы из двух частей: высокого кубического основания и круглого барабана с выпуклым верхом. Мавзолей был устремлен в небо и рельефно выделялся своим желтоватым цветом на фоне чистой весенней лазури.
«Отличный ориентир! — подумал я об усыпальнице Санджара, — не даст заблудиться».
Так оно и было. Куда бы потом я ни уходил — мавзолей виден был отовсюду: словно он следил за мной и боялся потерять меня из виду.
Среди крепостей и холмов призрачно белели какие-то другие строения. Одни имели ребристые бока и были похожи на растянутую гармонь. (Позже я узнал, что это замки, дома-крепости). Другие напоминали высокие остроконечные шапки с наискось срезанным верхом — так выглядели мервские холодильники-яхтанги, куда зимой доверху набивали выпавший снег.
Между руин лежали ровные поля, залитые зеленью весенних трав. Рассекая эту зелень, с юга на север тянулись русла оросителей, поросшие желтым прошлогодним камышом.
Я глядел на все это, и у меня невольно родилось такое ощущение, будто я, уехав за тысячи верст от родного дома, совершил удивительное путешествие во времени: из двадцатого столетия перенесся в средние века и к ним не только можно прикоснуться взглядом, их можно потрогать руками.
Я несколько раз провел рукой по сухому шершавому верху парапета, сложенного из круто замешанной глины — пахсы. Солнце прокалило ее, превратив в камень. Стена дышала теплом. В