Шрифт:
Закладка:
— Резить не надо. Зачем резить? Надо бурблюд привязить. Понымаешь? Бурблюд…
«Ах, вот оно что! Этот огромный нож для того, чтобы привязывать верблюда. А я-то!.. Кого резать… Вот так и впросак недолго попасть».
В одном ряду с оружейниками и кузнецами расположились туркменские ювелиры — зергары — хранители самобытного искусства, его тайн и вековых традиций. Ювелиров было немного — человек пять или шесть на весь базар. Все они были уже в солидном возрасте — бородатые, убеленные сединой. Сидя на ишачьих или лошадиных седлах, зергары молча, с гордым достоинством взирали на все, что происходило вокруг. Они знали цену себе, своему призванию. И даже между собой они редко вступали в разговор.
На коврах и переметных сумах — хурджунах была разложена их работа — украшения из серебра, излучавшие свет, слепившие глаза.
Зергары никого не приглашали и никому не предлагали свой товар. Тот, кто захочет порадовать дорогим подарком жену или украсить серебром дочь к свадьбе, тот и так, без приглашения подойдет и купит все, что нужно.
Я ничего покупать не собирался, и, присев на корточки перед зергаром, углубился в разглядывание ювелирных изделий, тех самых, в которых так гордо щеголяли по базару богатые женщины.
Особенно много тут было нагрудных украшений.
Вот широкая узорчатая пластинка со множеством подвесок, на конце которых негромко позванивали колокольца. Это свадебная букава. Другие букавы — в виде тонкой серебряной вязи. Внизу и по бокам этой вязи — два пучка таких же певучих колокольцев.
Из квадратных пластинок и круглых штампованных бляшек состояли длинные нагрудные чапразы. Здесь колокольцев еще больше — четыре пучка.
Запомнились серьги, похожие на маленький развернутый веер; соединенные тонкой цепочкой кольца — сразу на все пальцы женской руки; массивные браслеты — билезик; круглые броши — гульяка; девичье головное украшение шельпе, которое навешивается на тюбетейку. Шельпе означает «сосулька». Эти острые блестящие «сосульки» обычно венчает серебряная трубочка-гуппа, куда для красоты вставляется перламутровый султан осеннего камыша.
Каждое изделие — будь то чапразы, гульяка, кольца, браслеты, букавы или же серьги — обильно и со вкусом инкрустировано любимым камнем зергара — сердоликом: светло-красным, оранжевым, ярко-желтым и почти лиловым, как цветок бессмертника. Любят зергары этот камень за то, что он легко поддается обработке, и еще за то, что сердолик, по древнему преданию, обладает магической силой оберегать все живое от смерти и болезней, даровать людям счастье и покой.
От зергара я перешел туда, где продавались ковры. Тут было особенно оживленно. Народу — не пробьешься: спорят, горячатся, бьют по рукам. Каждому покупателю хотелось бы иметь такое чудо у себя в доме, как эти ковры! Оно лежало, это чудо, прямо на земле длинной, изогнутой, красной дорогой. Любой цветник, любая весна померкли бы перед ним.
Рядом с ковроделами, разложив многочисленные мешочки с красками, сидели бухарские евреи. Один из них — приветливый и добрый человек, — сказал мне, что краска, полученная из марены красильной, может давать до 400 оттенков красного цвета. Марена растет в горах, и краски из нее не блекнут и не тускнеют на коврах века.
Там же, в центре базара, продавались и сладости. На столах, составленных в ряд, лежали груды колотой кунжутной халвы, прозрачного, как горный хрусталь, сахара нобат, пестрели горки самодельных конфет и леденцов.
В больших кастрюлях аппетитно белела густая медовая пена, и было много желающих отведать ее. Продавец деревянной лопаточкой черпал из кастрюли белопенное лакомство и накладывал его покупателю прямо на подставленную лепешку.
Все продавцы сладостей были людьми веселыми, громогласными, отличного здоровья. На каждом — поверх одежды — длинный белоснежный фартук. Народ к ним так и валил. Наверно, каждый сельский житель покупал сладости обязательно и вез их в подарок семье. И все же продавцы громко расхваливали свой товар и зазывали к себе покупателей смешными шутками-прибаутками.
То тут, то там слышались их голоса:
Подходи, народ,
В свой огород.
Половина — сахар,
Половина — мед!
А на окраине базара, в тени дувала, ограждавшего караван-сарай, во всю старались частные парикмахеры. По 20—30 человек усаживали в ряд: кому голову брили, кому — бороду.
Усадив клиента на корточки и, на всякий случай, прислонив его к дувалу, парикмахер приступал к делу. Смочив голову клиента теплой водой, он начинал тереть его волосы. Долго тер. Можно только удивляться выносливости и долгому терпению бедного клиента. После такого натирания в намыливании головы уже не было нужды. Волосы и так были мягкими. Начиналось бритье. Звеня, бритва делала вдоль головы — от макушки до лба — одну за другой длинные светлые просеки.
Наконец, бритье закончено. И клиент с видимым удовольствием наслаждался свежестью своей голой синеватой головы.
Там же, на базарной окраине, промышляли и те, кто обслуживал любителей курения. Специальные приспособления для курения устраивались прямо на земле из глины и тростниковой трубки. Глина нужна была главным образом для того, чтобы удерживать трубку в вертикальном положении.
В небольшое углубление на земле, перед трубкой, насыпался табак — чилим, его разжигали и — пожалуйста — кури!
Желающих — хоть отбавляй. Одновременно курили по 10—15 человек. Курильщик опускался на колени, припадал к трубке и, ни разу не выдохнув, делал несколько глубоких затяжек. После, подняв лицо, с минуту, словно из паровозной трубы, выпускал изо рта густой табачный дым. Потом поднимался с земли и, чуть пошатываясь, шел на базар, либо торговать, либо делать покупки.
Такое курение называлось «ер-чилим».
Кто был богаче, мог, подобно турецкому паше, возлечь на ковер и курить кальян. Мягкие ковры и курительные приборы из фигурного стекла, до половины наполненные водой, находились рядом с «ер-чилимом». Само собой, курение кальяна стоило дороже. А как заманчиво хорошо булькала вода в стеклянном сосуде!.. Так хорошо, что лицо курившего, слегка окутанное-дымком, излучало неподдельное блаженство!
Все было хорошо. Базар сдержанно шумел и неустанно двигался. Мелькали лица, одежды, товары. Высоким голосом кричали джарчи.
И вдруг… на базарную толпу словно вихорь налетел и в одном месте закрутил десятка полтора людей. И в этой людской сутолоке вдруг раздался звонкий негодующий голос:
— Ур!!!
Это означало: «бей».
Кого? Я, разумеется, тут же догадался: вора, пойманного с поличным.
Вслед за тем, как прозвучал призыв бить вора, кверху взметнулись десятки рук, сжатых в кулак.
Потом последовал другой призыв, более конкретный:
— Ур келлесине!!!
То есть: «Бей по голове!»
И
