– Ты еще не видел, какая я наездница, – сказала она, – а это просто возмутительно.

– А по-моему, вот только что видел, разве нет? – сострил я.

Она покраснела и отвела взгляд, а потом снова посмотрела на меня и улыбнулась.

– Это пошлятина, Карл Уве, – сказала она.

– Прости, не удержался, – ответил я.

– Но я-то серьезно, – сказала она. – Хочешь посмотреть? Даже и сам можешь прокатиться, если хочешь.

– Ни за что. Но на тебя посмотрю с удовольствием.

Через полчаса мы поднялись по склону, Гунвор захватила с собой седло. Мы остановились перед загородкой, к нам направился пони-фьорд, Гунвор протянула ему руку и что-то пробормотала, лошадь ткнулась носом в ее ладонь, Гунвор похлопала лошадку по шее, надела седло, запрыгнула в него и вскоре уже мчалась по зеленой, залитой солнцем поляне, а я смотрел на нее и фотографировал. Время от времени я хлопал в ладоши, чтобы Гунвор посмеялась и чтобы разрядить обстановку, ей действительно хотелось показать мне, как она скачет, но красоваться она не любила; впрочем, все получилось замечательно – спрыгнув с лошади, Гунвор сияла.

– Тебе бы в цирке выступать, – сказал я, сфотографировав ее с поводьями в одной руке и морковкой в другой.

– А тебе бы как-нибудь посмотреть на родео, – сказала она, – с исландскими лошадками. Лучше всего в Исландии.

– Чего-то ты многого хочешь, – улыбнулся я, – радуйся вообще, что я с тобой сюда пришел.

– В моих руках ты станешь настоящим хестамадуром!

– Наездником?

– Вроде того, да. Это такая почетная должность в Исландии.

– Не сомневаюсь.

– Мне тут недавно одна идея в голову пришла, – сказала она, – может, мне на второй курс уехать в Университет Рейкьявика? Поехали со мной?

– Давай.

– Правда? Серьезно?

– Да.

* * *

Вечером она отвезла меня в деревушку, где мне предстояло провести следующие шесть недель. Сперва мы заехали в интернат, он находился чуть на отшибе, я забрал ключи от комнаты, и мы поехали к зданию общежития, или как там это называлось. Располагалось оно на склоне в паре сотен метров от пристани. В комнате с голыми белеными стенами и линолеумом на полу имелись кровать, шкаф, сосновый стол, кухонный уголок и туалет с душевой кабиной.

– Мне вообще-то пора, – сказала Гунвор, остановившись в дверях с ключами от машины в руке.

– Поезжай, – ответил я, – увидимся на выходных.

Мы коротко поцеловались, и скоро с улицы донесся шум двигателя, он заполнил комнату, начал удаляться и совсем стих.

Заправив одеяло в выданный мне пододеяльник, я застелил кровать, убрал в шкаф одежду, сложил книги на стол и вышел прогуляться, добрел до пристани, где возле киоска с фастфудом увидел лишь несколько машин, на каких ездят подростки, и небольшую компанию за деревянными столиками, а больше никого. Сидевшие за столиками были длинноволосыми, в джинсовых куртках и жилетах, а на одном я даже заметил клоги, – и все они не сводили с меня глаз. Я остановился у края пристани и посмотрел в воду, холодную и черную. Из одной машины, с распахнутой дверцей, доносилась музыка. «Forever Young». Я снова прошел мимо компании и побрел в крохотный центр, где помимо большого кооперативного магазина и киоска «Нарвесен» имелась маленькая торговая галерея, китайский ресторан и магазинчики вдоль главной улицы. И ни души – что, впрочем, неудивительно в десять вечера в воскресенье.

Поднимаясь к общежитию, я обернулся и посмотрел на свое новое место работы, которое отсюда казалось россыпью огоньков в лесу у подножия горной гряды. Я поймал себя на мысли, что боюсь не столько самой работы, сколько людей, с которыми мне предстоит познакомиться, всех ситуаций, в которых придется выстраивать собственную репутацию.

* * *

На следующее утро, приняв душ, я зашагал вниз, через центр, по мосту через речку и снова в гору, к лесу, где между деревьями стояло восемь или десять зданий. Небо затянули тучи, воздух был теплый и неподвижный. Проехавший мимо автобус остановился на площадке в конце дороги, и из него высыпала горстка людей и направилась к зданиям. Я пошел следом.

Двое пациентов, судя по виду умственно отсталые, разглядывали нас, и я подумал, что они стоят вот так каждое утро. Никто ничего не говорил – лишь шаги и движения, люди не спеша двигались вперед, с обеих сторон окруженные тишиной леса.

Ближе всего стоял большой кирпичный дом, административный корпус, где накануне вечером мне выдали ключ. Здесь никто не остановился – все направлялись к другим зданиям, обступившим его по кругу. Между узкими асфальтовыми дорожками были разбиты газоны, пожухлые и сухие. Асфальтовое гандбольное поле лежало в низине, окруженной земляными валами. Кое-где виднелись островки деревьев, когда-то бывшие частью леса, который теперь начинался в нескольких метрах за крайними зданиями.

Я понятия не имел, чего ожидать, и переживал. Идти мне сказали в корпус «Е», здание слева, оказавшееся, как и все остальные, длинным, белым и каменным, в два этажа. Работать мне предстояло на втором. Вход был с задней стороны, где на маленькой площадке стояло несколько машин. Я открыл дверь и вошел в коридор, в конце которого находилась лестница. Запах я тотчас же узнал – так пахло в лечебнице в Эге, где я работал тремя годами ранее, и еще в начальной школе в семидесятых; запах моющего средства смешивался со слабым запахом подвала или канализации, чего-то мрачного, влажного и подземного посреди старательно наведенной чистоты.

Возле стены стояла скамейка, над ней на крючках висели куртки и непромокаемые комбинезоны. У другой стены я увидел две инвалидные коляски, а над ними ряд узеньких окошек под самым потолком, как строили в пятидесятых.

Я поднялся по лестнице, открыл дверь и вошел в длинный коридор со множеством дверей по обе стороны. На стуле у стены сидел мужчина и смотрел на меня дикими глазами. Вместо ног у него были обрубки по колено. В остальном он выглядел как все. Высокий лоб, рыжие волосы, белая веснушчатая кожа, мощный торс. Одет он был в красные спортивные штаны и белую футболку с логотипом фирмы «Бананы Доул».

– Привет! – сказал я.

Взгляд, которым он смерил меня, был исполнен презрения. Мужчина уперся руками в пол, перенес туловище вперед, прыжком переставил руки, снова переместил туловище и таким необычным, но удобным способом двинулся прочь по коридору.

Из ближайшей двери высунулась женщина. Возрастом чуть за тридцать, кудрявая, темноволосая, с чуть выдающейся верхней челюстью.

– Карл Уве? – спросила она.

– Да, здравствуйте, – сказал я.

– Марианне, – представилась она, – проходи, мы все уже тут!

Я вошел в крохотную комнатку, где сидел мужчина с усами и в перманенте,