коридоре распахнулась дверь, и туда выскочил Ханс Улав. Он оглянулся, держа ладони под подбородком и беспрерывно дергая ртом, захохотал и припустил бегом по коридору, раскачиваясь всем своим грузным телом. Следом вышел Уве с подносом в руках. Сходство с Пикассо меня угнетало, нарушало равновесие картины мира. Но других оно, похоже, не волновало, а значит, и я, скорее всего, со временем привыкну.

– Карл Уве, если ты уберешь со столов, я отведу ребят в мастерскую.

Я кивнул.

Те четверо, кому предстояло работать, встали и разошлись по палатам. Эрнульф соскользнул со стула и занял свой обычный пост в коридоре. Эллен вытерла Аре рот и укатила его в палату. Я убрал еду в холодильник, составил тарелки и стаканы в посудомоечную машину, протер тряпкой столы, замел мусор с пола на совок.

Закончив, я пошел к Эллен. Она мыла Аре, тот лежал на кровати, бледный и неподвижный, она протирала его тряпкой, тихо приговаривая:

– Вот так, да, и вот тут тоже, мыться обязательно надо. Давай-ка еще водички нальем, теплой, хорошей.

Пустыми глазами он смотрел в потолок.

– Мне чем-нибудь помочь? – спросил я.

Через толстые стекла очков она взглянула на меня.

– Ничем, спасибо, – ответила она, – садись и выпей пока кофе. У него уже несколько дней стула нет, я попозже хотела ему клизму поставить, и тогда, наверное, попрошу тебя помочь.

– Хорошо, – сказал я.

– Еще можешь до обеда с Эрнульфом прогуляться. По территории.

Я кивнул, она отжала тряпку и продолжила протирать Аре.

На ноге и ягодице у него темнела большая отметина.

– Это что? – спросил я. – Родимое пятно?

Она покачала головой:

– Ожог. Его оставили одного рядом с обогревателем. Дело давнее.

– Что, правда?

– Увы. Видишь, сам он передвигаться не умеет. И ничего не говорит. Так и лежал.

– Какой ужас, – сказал я.

– Да, – согласилась она, – но это было давно. Отделение, в котором он лежал, упразднили. Он получил отдельную квартиру; помнишь, провели такую реформу? Но квартира пока еще не отделана, поэтому он с нами. Так ведь, Аре?

Пока она говорила, лицо его ничуть не изменилось. Я еще немного постоял из вежливости, а после прошел в помещение для персонала и налил себе кофе. В коридоре послышались шлепки ладоней и шуршание одежды о пол. Это явился Эрнульф. Он остановился возле стола и умоляюще посмотрел на меня. Наверное, услышал, как я нажал на кнопку термоса.

– Что, кофе хочешь? – спросил я.

С непроницаемым лицом он взял чашку и протянул ее мне.

– Ты на завтрак уже выпил чашку, – возразил я, – пока хватит.

Я принялся скручивать самокрутку. Эрнульф сидел замерев и смотрел на меня. А затем, словно с него сняли заклятье, отвернулся и начал с шумом выпускать изо рта воздух.

– Думаю, лучше тебе в коридоре посидеть, – сказал я, – а немного погодя мы с тобой пойдем погулять.

Неужто он и впрямь смотрит на меня неприязненно?

Во всяком случае, с места он не сдвинулся.

Я облизал липкий краешек бумаги, заклеил самокрутку, сунул в рот и закурил. Прилипшая табачная крошка тотчас же вспыхнула и полетела на пол, остальные загорелись в следующую секунду, я втянул в легкие облако дыма и посмотрел в балконное окошко. По дорожке шагали трое санитаров, каждый катил инвалидное кресло. Перед административным корпусом остановилась машина. С первого этажа доносилось протяжное мычание, не похожее на звуки, издаваемые человеком, а в полуметре от меня сопел и пыхтел Эрнульф. Я снова повернулся к нему. Он тотчас же схватил чашку и протянул ее мне.

– Нет, – сказал я.

Он вновь оцепенел с чашкой в руке, словно заколдованный.

– Хочешь кофе, Эрнульф? – спросила возникшая на пороге Эллен, – давай налью тебе чуть-чуть.

Она взяла у него чашку, налила в нее пополам кофе и молока, Эрнульф одним глотком осушил чашку и удалился в коридор. Вздохнув, Эллен уселась на диван, закурила и прикрыла глаза.

Я мысленно перебирал обитателей интерната. Всего в отделении семеро. Четверо на вид более-менее нормальные, и двое из этих четверых даже способны говорить. Еще двое с тяжелыми физическими отклонениями, но двигаются самостоятельно, и еще один – совсем овощ. Раньше я считал, что психически больные – это либо дауны, либо овощи. Я и не подозревал о существовании такого количества промежуточных стадий, однако, увидев их, не удивился.

На дорожке показались Ханс Улав с Уве.

– Где сейчас Аре? – спросил я.

– У себя в палате, – ответила Эллен. – Я скоро вывезу его на прогулку.

– Он спит?

– Нет, конечно, просто отдыхает.

Снизу вновь послышалось мычание. В коридоре пыхтел Эрнульф. Других звуков я не слышал. Идти гулять с Эрнульфом мне не хотелось. Мне впервые предстояло остаться наедине с одним из них, и я понятия не имел, как в таких ситуациях себя вести, что говорить и что может произойти. Что мне делать, если ему захочется в туалет? Сможет ли он дойти сам или надо ему помочь? Подсадить ли его в инвалидное кресло или он сам справится? Умеет ли он одеваться? Должен ли я катить его кресло? Куда нам пойти? Он же не разговаривает, как мне понять, чего он хочет?

К тому же я боялся. В его взгляде, обращенном на меня, явно читается ненависть, а живет он в палате, где из всей обстановки – один матрас, ведь, по словам Уве, все, что ни попадется ему под руку, он либо крушит, либо рвет.

Как мне поступить, если такое случится во время нашей прогулки? Получится ли у меня остановить его? А вдруг он на меня набросится? Пускай он безногий, зато на руках мышцы будь здоров.

Дверь в коридоре хлопнула, и в следующую секунду мимо прошагал Ханс Улав – склонившись вперед, он шевелил пальцами под подбородком. Шедший следом за ним Уве остановился в дверях.

– Я зайду с ним в палату, – сказал он, – может, он уснет.

Я встал. Пора заняться Эрнульфом. Глядя вслед Уве, который шел по коридору, невысокий, но такой крепкий, что руки будто бы чуть отстояли от тела, отчего походка была слегка вихляющей, я подумал, что он, наверное, много тренируется.

Эрнульф сидел на полу у себя в палате, глядя в стену.

– Привет, Эрнульф, – сказал я, – пойдем погуляем?

Не глядя на меня, он развернулся и выскочил из палаты, стремительно добрался до двери в коридор и, дотянувшись до ручки, открыл ее. По лестнице он спускался на руках, ставя их по очереди на ступеньки, будто крупное насекомое, проделывая все быстро и ловко. Когда я спустился в прихожую, Эрнульф сидел возле инвалидного кресла, упершись руками в пол.

Как же меня