Первым ментальным пространством для имитации идей — задолго до того, как наши предки научились делать это во время бодрствования, — несомненно были сны.

Постепенное расширение способности рассказывать истории и мысленно путешествовать во времени стало топливом для культурного взрыва человечества в последние тысячелетия. В отличие от обезьян, обладающих ограниченным чувством временного измерения, предки людей учились предсказывать оптимальное время для охоты, лучший день для сбора фруктов, лучший месяц для посадки или сбора урожая.

В какой-то момент своей недавней истории мы начали формулировать краткие рассказы о будущем на основе прошлого. Способность запоминать и излагать длинные цепочки мыслей в сочетании с активным воображением, которое легко оперирует символами, позволяла разрабатывать сложные планы с моделированием все большего числа переменных и далекого будущего.

Повествование о существовании людей повышало их способность к запоминанию — репертуар мемов расширялся, культура формировалась и обогащалась за счет рассказов о жизни и смерти людей.

Некрофилия и цивилизация

Оглянувшись на пройденный путь, можно заявить: дорога от обезьяны к человеку отмечена усилением некрофилии. Социальные нормы человеческой скорби значительно менялись от места и времени — стенания и растерянность перед лицом смерти широко распространены среди представителей нашего вида. Их происхождение восходит к общим предкам Homo sapiens и других приматов, а может быть, и более древним временам, поскольку есть описания этого явления даже у слонов и дельфинов.

Тем не менее именно шимпанзе и гориллы наиболее явно демонстрируют нежелание расставаться с мертвым телом родственника и связанную с этим скорбь. Матери-шимпанзе порой несколько дней или даже недель ухаживают за телом умершего детеныша — оно успевает естественным образом мумифицироваться, а они продолжают носить его и заботиться так, будто он жив.

Матери укладывают мертвых детенышей с собой спать и проявляют беспокойство, когда их отнимают. Насильственная смерть взрослых особей часто сильно нервирует соплеменников, а за естественно угасающими пожилыми ухаживают — регулярно осматривают их тела; ищут признаки жизни; ведут себя агрессивно или убирают труп; потомство длительно находится у тела или, наоборот, избегает того места, где наступила смерть.

Подобное, хотя и упрощенное поведение наблюдается у более отдаленных от нас приматов, таких как гелада — отважная эфиопская обезьяна, родственница павиана. Ее реакции во многом напоминают человеческие при столкновении со смертью близкого. Это указывает на филогенетическую преемственность траура приматов.

В отличие от того, что мы наблюдаем у животных, люди обычно годами или даже десятилетиями держат мертвых рядом с живущими: хоронят; хранят прах в домах или неподалеку от них (на алтарях и в святилищах); в деревнях или на их окраинах — в заметных топографических объектах: священных деревьях, скалах, пещерах, водопадах и горах, населенных воображаемыми существами.

Способность представлять, что чувствуют и думают другие, была спроецирована на животных, растения и предметы неживой природы. Это и составило теорию разума, которая свободно приписывает интенциональность любому одушевленному или неодушевленному объекту.

Окруженные опасными хищниками и необходимой для выживания добычей, наши предки начали пробуждать свое сознание через космогонические нарративы, где в попытке объяснить события и явления часто смешивались люди и животные.

Мифы о происхождении мира, появившиеся в эволюции нашего вида совсем недавно, проистекают из беспрецедентного расширения нашей способности мысленно представлять реальных и воображаемых существ, как людей, так и диких животных, которые были синкретизированы с нашими предками. Нейрофизиологическая способность рекомбинировать мемы в снах несомненно способствовала этому зооморфизму — смешению людей и животных, — который наблюдается в нашей культуре с тех пор.

Смешение с другими существами, растениями и географическими объектами почти неизбежно, так как во сне этому ничто не мешает. Естественно, фантастическая ментальная фауна бесчисленное количество раз представлялась бодрствующему сознанию наших предков. Результатом стало широкое распространение зооморфизма в человеческой культуре.

Животные скрестились с людьми, например: Повелитель Зверей из палеолита, могущественный египетский бог Анубис, Большой сфинкс в Гизе, критский Минотавр, индуистский бог Ганеша или Стрелец в созвездиях зодиака («круга животных»). Но это не просто примитивная черта, не имеющая современных соответствий. Зооморфизм господствует среди талисманов футбольных команд и персонажей Уолта Диснея. Мы остаемся дикими животными на протяжении всей своей истории.

Субъективность рождается из ностальгии

По словам бразильского антрополога Эдуарду Вивейруш де Кастру из Национального музея Бразилии Федерального университета Рио-де-Жанейро, «представления амазонок о “духах” указывают не на класс или тип существ, а на дизъюнктивный синтез человека и нечеловека».

Первые боги, вероятно, были гибридами предков и животных, и это породило анимизм, тотемизм и генеалогические мифы многих традиционных культур. Учитывая недостаток объективных данных об этой фазе эволюции человеческого сознания, мы можем только посмотреть на современные популяции охотников-собирателей, чьи самоназвания почти всегда синонимы «настоящих людей».

Этот образ жизни преобладал со времен древнейших двуногих гоминидов, живших от 7 миллионов лет назад до совсем недавнего периода 11–7 тысяч лет назад, когда сбор дикорастущего зерна превратился в земледелие. Сегодняшние охотники-собиратели, ведущие кочевой или полукочевой образ жизни и сезонно или от случая к случаю занимающиеся сельским хозяйством, владеют ключом к нашему пониманию того, как возникло человеческое сознание. Их образ жизни сформировался задолго до того, как люди стали измерять время, но не меняется в течение всего нашего перехода от диких животных к людям.

В индейских и сибирских культурах существует поверье, что шаманы способны менять обличье, превращаясь в пантеру, волка или птицу. У индейцев ваорани из эквадорской части Амазонки дух ягуара вселяется в шамана, и он, рискуя собой, контактирует с ним — когда спит или после приема аяуаски, — чтобы получить указания относительно охоты.

Эти контакты происходят в сфере того, что в антропологии называется перспективизмом. Согласно этой концепции, мир населен огромным разнообразием человеческих и нечеловеческих субъектов с очень разными, взаимно пересекающимися точками зрения. Все животные наделены одинаковыми душами, как в исходной концепции анимизма; человеческие качества каждого народа не заканчиваются на границах его ареала, как считают наиболее радикальные сторонники этноцентризма.

Каждый вид становится центром сознания с собственной точкой зрения, так что те же критерии, которыми пользуются члены популяции, чтобы отличить себя от остальной коренной группы, применяются животными к людям и другим животным. То есть точно так же, как туземец считает себя человеком или ягуаром, когда охотится на диких свиней, ягуар считает себя животным или человеком, когда охотится на туземцев, которые для него всего лишь дикие свиньи.

По словам Вивейруш де Кастру, в нескольких индейских культурах «все, что обладает душой, является субъектом, и всякий, у кого есть душа, способен иметь точку зрения»:

Животные — это люди, или они считают