Но что ещё важнее, как оказалось, нет идеи, способной сплотить правителей и народ.

Сейчас ситуация изменилась: вместо престарелых и плохо образованных руководителей, к тому же, заражённых мелкобуржуазной психологией, к власти в Советском Союзе пришли относительно молодые люди с хорошим образованием. А самое главное, эти люди не забыли, что такое коммунизм, и почему за него нужно бороться. Именно поэтому они отреклись от лжи XX съезда КПСС, восстановили доброе имя Сталина и его соратников. Они не боятся идти на обострение в борьбе с США, и я уверен, сделают всё, чтобы не мы, а заокеанская Империя Зла рухнула в небытие.

А мне нужно не попасться в лапы последышей Брежнева и Андропова, потому что в моей голове слишком много опасных для страны знаний.

Ленинград, 23.35. 13.07. 1972

— Просыпайся, Юра, приехали!

Оказывается, я всё же уснул. Уютная постель в кабине «Зубрёнка».

— Спасибо, Авдей Прокопыч!

— Я поехал в парк, а тебе, Юра вон туда, рядом с остановкой электрички, остановка трамвая. На электричку не суйся.

— Почему?

— Ищут тебя. На посту ГАИ спросили, нет ли кого в машине, и показали твою фотографию. Хорошо что гаишник поленились лезть в кабину. Ты же Бобров, который «Ария»?

— Я.

— Почему тебя ищут? Учти, ищет не милиция, они это задание выполняют спустя рукава. Там какие-то типы в гражданском заглядывают в каждую легковую машину.

— А почему Вы, Авдей Прокопыч, не сказали, что я с Вами?

— Слышал я, что КГБ собиралось сделать переворот, но армия и милиция его подавили.

— Это правда. Только борьба не окончена. Мятежники хотели взять меня в Москве, но я удрал.

— Вот ты влип, парень. Юра, я, почему тебе помогаю: чувствую я, что ты наш, большевик, хотя и молодой ещё. А эти… коммунисты, страну повернули не туда. Сталина очернили, народ зажали. Я ведь в Новочеркасске в армии служил. Слава богу, наш автобат тогда не послали на подавление народного восстания. Но это же не дело стрелять в своих!

— Не дело, Авдей Прокопыч. Ну да ладно. На Ваш взгляд, я очень похож на себя, на той фотографии?

— Причёску ты сменил, одежду тоже. Очки нацепил, тоже отвлекает. Но в сыске такие волки! Что им очки и причёска! Они и в гриме тебя должны узнать. Это же не провинция, а Ленинград, здесь блатные только в креслах сидят. А на улицах, работают лучшие из лучших.

— Да уж. Вообще-то я собирался через Ленинград доехать до Вологды, попытаться пересидеть там.

— Помощь-то нужна? Я так полагаю, что далеко ты не уедешь, очень частой сеткой гребут.

— Помощь нужна, Авдей Прокопыч.

— Тогда сделаем так: ты иди вон туда, вниз по тропке, там, на берегу ручья несколько полянок, со скамейками и прочим. Подожди меня там. Я сдам машину и груз на ответственное хранение. Сегодня уже поздно, груз буду сдавать завтра. Попрошу подкинуть меня домой на буханке[102], есть у нас развозка, а тебя подхвачу. Годится?

— Спасибо, Авдей Прокопыч.

— Пока не благодари. В машине я буду тебя называть не Юра, Лёша. На всякий случай.

Спустя час или чуть больше, сверху тропинки раздался голос Авдея:

— Лёша, пора, поднимайся.

На дороге стоял микроавтобус УАЗ-452, знаменитая Буханка. Авдей открыл мне дверь в салон, а сам влез на пассажирское место рядом с водителем. Повернулся к водителю:

— Мой племяш Лёша. Будет у нас в институт поступать.

Я вежливо поздоровался. Водитель с интересом глянул на меня и добродушно пробасил:

— Здравствуй, Лёша. Я дядя Коля. — он махнул рукой за спину — Там в конце диванчик стоит, если хочешь, лучше садись туда. Диван мягкий, доедешь с удобством. А в окошко ты всё равно Ленинграда сейчас не увидишь: темновато уже. Потом погуляешь. Белые ночи, друзья, девушки… Эх! Помнишь, Авдей, как мы в молодости гуляли?

— Да мы и сейчас парни хоть куда!

— Ага! Пока жена отвернулась. А она чуть что, хвать тебя за хвост и в стойло.

— Не без того. А какие были девушки в нашу молодость, а, Коля?

* * *

— Авдей Прокопыч, а я не помешаю Вашей семье? — запоздало вспомнив о приличиях спросил я уже у двери его квартиры.

— Не помешаешь. Жена с детьми в пионерском лагере. Она у меня медсестра, вот и совмещает работу с отдыхом. Хотя какой там отдых — триста душ головной боли.

Квартира Авдея оказалась очень приличной: двухкомнатная, в сталинском доме. Потолки высоченные, метра три с половиной, комнаты просторные. Кухня просто громадная, площадью метров двадцать, раздельный санузел, причём есть и ванная и душевая кабинка. Я и не знал, что в СССР были квартиры с душевыми кабинками.

— Значит так, Юра, ты иди в душ, а я в ванну. Две недели, не мывши — это мой рекорд. Надо отмокнуть, и я буду валяться, пока вода не кончится. Ты меня не жди, помоешься, на кухне в холодильнике еда, кушай. В маленькой комнате две кровати, бельё там свежее, ложись и спи. С утра никуда не уходи, я вернусь к обеду. Подумаем и решим, что делать. Я помогу, а ты главное не дёргайся.

— Так и сделаем, Авдей Прокопыч. Не волнуйтесь за меня, глупостей я совершать не буду.

В душе я смыл с себя грязь и усталость прошедших суток, в холодильнике нашел сосиски, сварил парочку, да без хлеба и съел. Вскипятил чайник, заварил чаю, выпил полстакана, помыл посуду и отправился спать. Уснул мгновенно, как будто провалился в чёрную угольную яму, и проспал без сновидений до самого возвращения Авдея домой.

— Ну ты силён дрыхнуть, Юра! — провозгласил он в дверях спальни — Ты, наверное, тренируешься поступать в пожарное училище?

— Думаете, возьмут?

— Возьмут, не сомневайся! Там такие сони страсть как нужны. — засмеялся Авдей — Пошли, пообедаем.

Я посетил удобства, быстренько ополоснулся под душем, и пошел в кухню.

— Значит так, Юра. Мой одноклассник работает в милиции. Он майор, чин немалый. Я был у него, так, о своём поговорить, и на стене увидел розыскной запрос на тебя. Спросил его, а чего это знаменитость ищут. А Дима и отвечает, что ты, то ли пропал без вести, то ли совершил преступление. Прошли три запроса, и все разные. Вот такие дела.

— Преступлений я не совершал.

— Я знаю. Что надумал делать?

— Авдей Прокопыч, Вы сможете позвонить в Целиноград?

— Могу. А чего сам… А, понял! Ты не хочешь звонить с домашнего телефона?

— Да.

— Ладно, схожу на почту, это рядом.

— Вот Вам номер