также стоять в прямой зависимости от удручающего экономического положения подвластных местным князьям территорий. Г. Б. Федоров писал о тесной связи между неустойчивой по сравнению с Москвой материальной базой удела и выпуском монет [Федоров 1949: 184]. Денежная реформа и изменение в судопроизводстве должны были подчеркнуть значимость института соправительства для рода Даниловичей, сплотить младших дядей великого князя и заручиться их поддержкой в неблагополучных условиях начала правления Василия II.

В период конфликта с Василием II Юрий Дмитриевич дважды овладевал Москвой, чего нельзя сказать о его сыновьях[251]. Воспользовавшись помощью Ивана Всеволожского и сыновей Василия Юрьевича и Дмитрия Шемяки, Юрий Дмитриевич собрал войско, оказавшееся способным на берегах р. Клязьмы 25 апреля 1433 г. разбить соединения Василия II и Василия Ярославича Серпуховского. Москвичи выступили в этом сражении не лучшим образом. Городовое ополчение, которое, видимо, только и успел собрать великий князь, было невелико («князь же великы выиде противу ихъ не во мнозе, и побився мало» [ПСРЛ, т. XXIII: 147]), не отличалось дисциплинированностью («от москвич не быть никоея помощи мнози бо от них пьяни бяху, а с собой мед везяху, что пити еще») [ПСРЛ, т. XVIII: 173; т. XXV: 250; т. XXVI: 189; т. XXVII: 104]. Современный исследователь С. Л. Кинев считал, что это летописное замечание «следует воспринимать скептически» [Кинев 2003: 170]. Нежелание москвичей биться с звенигородским князем он объяснял принципиальной позицией: «…в массовом сознании законным великим князем был Юрий, а не его племянник» [Кинев 2003: 170].

После поражения Василий II двинулся в Тверь, «яко не бе ему ни откуда помощи» [ПСРЛ, т. XXV: 250]. Жители Москвы не посчитали возможным или необходимым оказать сопротивление надвигающимся галичанам Юрия Звенигородского. В. Н. Бочкарев красноречиво замечал: «Давать новый бой Юрию Дмитриевичу под своими стенами Москва не могла, а может быть, и не хотела» [Бочкарев 1944: 24]. Захват Москвы после битвы на Клязьме 25 апреля 1433 г. летописи характеризуют скупо: «А князь Юрьи пришед на Москву седе на великое княжение» [Бальзеровский список: л. 300 об.; ПСРЛ, т. XXIII: 147; т. XXV: 250; т. XXVI: 189; т. XXVII: 104].

К этому ставшему триумфальным выступлению на Москву 1433 г. Юрия Дмитриевича склонил («начат подговаривати») боярин Иван Дмитриевич Всеволожский, который недавно бежал от Василия II к звенигородскому князю. Будучи опытным политиком, он считал возможным утверждение на престоле местного князя, который, в отличие от Василия II, мог еще нуждаться в его помощи и влиянии. К тому же с этой ветвью наследников Дмитрия Донского он сумел породниться[252]. Недовольство в правящих боярских кругах всевластием Всеволожского, видимо, привело к перевороту, в результате которого он потерял прочные позиции у великокняжеского престола[253]. О напряженных отношениях в боярских кругах свидетельствовала и встреча боярина с послами великого князя Федором Андреевичем Лжой и Федором Григорьевичем Товарко у Троицкого монастыря, когда «бысть межи их, обоих бояр, брань велика» [ПСРЛ, т. XXVI: 189].

Но и с приходом к власти Юрия Дмитриевича разногласия в боярской среде не утихли. Ближайшим советником при Юрии Дмитриевиче в Москве стал не Иван Дмитриевич Всеволожский, а Семен Федорович Морозов. Ему принадлежала роль посредника в заключении мира между князьями [ПСРЛ, т. V: 265; т. VI: 65; т. XXIII: 147; т. XII: 18]. В Никоновской летописи, содержащей рассказ о ссоре И. Д. Всеволожского и С. Ф. Морозова, последнему вменяется в вину инициатива передачи Коломны Василию II[254]. После отхода Коломны Василию Васильевичу последовала кризисная для Юрия Дмитриевича ситуация – массовый отъезд служилых людей к великому князю. Такой поворот событий окончательно расколол лагерь сторонников звенигородского князя, настроил большинство против С. Ф. Морозова. Возможно, что среди беглецов были и те, кому не понравился приход к власти этого боярина: «…и поидоша съ Москвы на Коломну безпрестани, отъ мала и до велика, понеже не любо имъ быстъ всемъ на любовника княж Юрьева на Семена Морозова» [ПСРЛ, т. XII: 18]. Л. В. Черепнин предложил версию о том, что Морозов действовал как глава заговора в целях восстановления на престоле Василия II [Черепнин 1948: 111].

А. А. Зимин считал, что пожалование Коломны «отвечало политической программе Юрия Дмитриевича, воскрешало старину» [Зимин 1991: 59]. По его мнению, это соответствовало духовной Дмитрия Ивановича: «…традиция повелительно требовала, чтобы удел, преданный князем Дмитрием своему наследнику престола (Василию I), оставался за его сыном»[255] [Зимин 1991: 59]. А. Е. Пресняков считал соединение Коломны и великого княжения «новой чертой московского княжого права», ведущей к «слиянию преемства в великокняжеской власти и вотчинного наследования по “ряду” отца, великого князя» [Пресняков 1998: 263]. О наличии такой крепкой связи между Коломной и Москвой, великокняжеским стольным городом, свидетельствует вся их история в XIV в.

Коломна, впервые описанная в летописи в 1177 г., возникла как населенный пункт на пути из Владимира в Рязань и, видимо, должна была контролировать торговые пути [ПСРЛ, т. I: стб. 383] (см. также: [Тихомиров 1956: 420]). Присоединение Коломны в начале XIV в. стало важным этапом в формировании Московской земли[256]. Стратегическая ценность этого региона предопределила вхождение Коломны, наряду с Можайском, в часть старшего наследника Ивана Даниловича Калиты – князя Семена [ДДГ: 7 (№ 1)] (см. также: [Любавский 1929: 138]). Неразрывность владения Москвы и Коломны прослеживается с тех пор во всех завещаниях московских князей XIV–XV вв. [ДДГ: 15 (№ 4), 33 (№ 12), 55 (№ 20), 57 (№ 21), 60 (№ 22)]. А. А. Юшко писала: «Коломна никогда не выпадала в удел, всегда входя в состав великокняжеского домена…» [Юшко 1991: 91–92].

Коломна стала вторым по значению городом Московской земли со всеми вытекающими отсюда последствиями. К XIV в. относится древнейшее ядро укреплений Коломны [Мазуров 1997: 223]. В середине XIV в. в городе была учреждена епархия, активно велось каменное строительство [Воронин 1949: 217–236]. Тесная связь Коломны и Москвы свидетельствовала о сохранении древнерусских традиций во внутреннем устройстве Северо-Восточной Руси, «земском подчинении меньших общин большим» и «земской связи» между городами одной земли [Беляев 2004: 65].

Оформление московско-коломенского единства может отдаленно напоминать столичный дуализм древнерусских земель[257]. А. А. Юшко отмечала, что Коломна обладала особой ролью в Московской земле: «Если во всех духовных грамотах московских князей Москва именуется “отчиной” и “вотчиной”, то из числа прочих московских городов только Коломна имеет такой же статус» [Юшко 2002: 19]. О «столичной» роли Коломны может свидетельствовать и то, что она в 1366 г. была выбрана местом бракосочетания Дмитрия Донского с дочерью суздальско-нижегородского князя Евдокией [ПСРЛ, т. XII: 7].

Через Коломну лежала водная и сухопутная дорога в Орду, наряду с Серпуховом, в XIV–XV вв. она играла немаловажную роль военного форпоста [Веселовский 1962: 72; Сахаров 1959: 106]. А. М. Сахаров утверждал: «Главным, однако, было военно-стратегическое значение Коломны, и это заставляло московских князей