— С кем, с Шануриным? — удивился Лев.

Горец всунул ему в ладонь мятые листы:

— Ну же, одна минута. Я просто хочу задать ему один вопрос. И все, потом можете арестовать меня.

Лев с сомнением взглянул на старика, тот понял его сомнение и стащил свой плащ, бросив его прямо на землю. Он остался лишь в одной тонкой сорочке и брюках.

— У меня нет оружия, вот смотрите. Правда, всего лишь хочу задать один вопрос. Мы ведь договаривались, я держу свое слово.

— Ну хорошо. — Лев кивнул на дверь кабины, куда выходило внутреннее окошко пространства для задержанного. — Но вы будете разговаривать через решетку. И я буду присутствовать тоже. У вас одна минута.

Крепкая рука вдруг схватила ладонь опера и сжала сильно:

— Спасибо, ты даже не представляешь, что это значит для меня.

Горец с усилием взобрался по ступеньке вверх и уселся на сиденье. Он повернулся вполоборота и почти лицом к лицу оказался с ухмыляющимся Шануриным. Тот отшатнулся назад, на лице мелькнул страх при виде Риккера. Но старик лишь молча сидел, не сводя с убийцы своей дочери внимательного взгляда. И наконец спросил:

— Зачем ты это сделал, почему не пришел ко мне и не сказал, что хочешь больше денег? Я ведь сказал тебе, что хочу честно вести дела, хочу принести пользу людям, я бы помог тебе и Хелен. Зачем ты разрушил мою жизнь?

Шанурин за решеткой вдруг оскалился, но не в насмешке, а в зверином оскале. И прошипел в ответ:

— Пользу людям, ты? Ты думаешь, я не знаю, кто ты такой?! Твои руки в крови, как у меня! Твои деньги заработаны чужими жизнями, я все знаю про тебя. — Олег прижался вдруг лицом к решетке и яростно выкрикнул: — Да, я такой же, как ты, идиот! Ты — это я! Поэтому я просто забрал твою добычу, старик, ты никчемный слабый старик, который сошел с ума и хочет замолить свои грехи. Ты всего лишь злишься, что я забрал твои деньги, которыми ты хотел купить себе искупление! Солнечный город, бесконечный и невероятный! Нет его, понял?! И не будет! Твоя мечта — это вонючая яма с мертвецами! А твои деньги у меня, твое время вышло! Тебе пора сдохнуть, старик!

Гуров не мог отвести глаз от лица Горца: по его лицу, по бороздкам морщин текли слезы, старик шептал как завороженный, глядя через металлические прутья на кричащего в бешенстве Шанурина: «Ты — это я, ты — это я».

Вдруг взлетела рука в белой рубашке, громыхнула сетка обрешетки. Что-то яркое ударило по глазам с такой силой, что Лев Гуров на секунду ослеп, а на глазах выступили слезы. За решеткой задержанный коротко и хрипло вскрикнул, а потом завыл от нарастающей боли. Опер разлепил мокрые ресницы: на сиденье рядом сидел, сгорбившись, Горец; за сеткой решетки извивался в судорогах кричащий Шанурин, из шеи у него торчал острый и узкий, как стилет, кусок зеркала. Такой же обломок был зажат у старика в окровавленной ладони. Солнечные зайчики от двух зеркальных полосок метались по всей кабине и слепили опера. В панике Олег выдернул из горла острый кусок, отчего кровь вылетела фонтаном, заливая все вокруг. Горец перехватил взгляд Гурова и покачал головой:

— Не торопись, ничего уже не поможет. Он сейчас умрет. Я знаю, я такой же убийца, как и он. Поэтому убил его. Он — это я в прошлом. Но теперь я другой и знаю, что зло надо остановить сейчас.

Лев лишь кивнул в знак согласия и прикрыл ресницы, между которыми застряли солнечные зайчики.