с ногами в емкость, вытянулся и опустился с головой в воду, так что теперь его не было видно от входа. Через толщу воды Гуров слышал гул шагов, голос Шанурина. Он не мог различить слова, но был уверен, тот зовет его, ищет по всем бывшим кабинетам больницы. Гулкий стук все ближе и ближе, даже слышно протяжное:

— Эй, ты где-е-е-е?

Шаги замерли совсем близко, и Лев, спружинив всем телом, вынырнул из ванной и с размаху ударил зажатой бутылкой прямо в лицо молодого мужчины. Олег Шанурин от неожиданности сделал шаг назад, взмахнул руками и упал на спину. Лев с размаху ударил его ногой в живот и тут же носком ботинка выбил из рук оружие. Преступник успел нажать на курок, но пуля ушла в сторону и ударила по щербатой плитке на стене. Пинок в бок, удар в плечо и захват кисти остановил его попытки сопротивляться. Чемодан с деньгами валялся в стороне. Шанурин недоуменно промычал через боль:

— Ты дурак, тебе что, деньги не нужны?

Но Лев за волосы повернул его лицо к себе, просипел, чеканя каждое слово:

— Я же говорил тебе, глаза — зеркало души. Вижу по глазам, что ты хочешь во всем признаться.

Через полчаса он все в той же мокрой одежде сидел в душном служебном автомобиле и монотонно объяснял Шанурину:

— Все, что ты рассказал мне, я и так знал. У меня есть свидетели, доказательства и улики твоих преступлений. Если начнешь сотрудничать, то срок будет меньше. Условия содержания лучше.

Бледный Шанурин ехидно растянул разбитые губы в улыбке:

— А ты дурак, опер. От денег отказался, от жизни красивой, теперь и меня хочешь уболтать на такое убожество. — Он наклонился вплотную и вдруг плюнул кровавым сгустком на куртку опера. — Ненавижу таких, как ты, идейных. Которые пашут за доброе слово, чтобы думали про них хорошо. Не прощу тебе, что ты, сука, меня нормальной жизни лишил. Я все сделал, чтобы из этой нищеты выкарабкаться, а ты меня обратно в это дерьмо окунул.

У Льва от злости запульсировала ссадина на голове, но он сдержался:

— Когда убиваешь людей и чужие деньги забираешь, то стоит ожидать такого финала. Закон придумали не просто так.

Олег Шанурин откинулся назад, бледное лицо ничего не выражало, кроме презрения к глупому оперу.

— А кто сказал, что я кого-то убил? Я не знаю, о каких убийствах ты говоришь. Никто не видел меня с этими людьми, никто не видел, чтобы я тащил их к котловану и сбрасывал в воду. Они были плохими людьми, брали взятки, уверен, было много тех, кто хотел бы расправиться с ними.

— Ты украл деньги, и есть документы, фальшивые отчеты для Риккера.

Олег пожал плечами:

— Не так уж страшно. Он просто дал мне свои деньги, а я немного не справился с работой. Нажал не на те цифры в компьютере, представляешь? И отправил не на те счета. И что мне за это будет, пару лет условного срока? А если отдам твои полмиллиона судье, то сразу из зала суда поеду в Италию. Или Испанию. Пока не решил. Тебе где больше нравится? Ах да, забыл, ты же не берешь взяток, поэтому денег на путешествия нет.

При упоминании моря у Льва перед глазами всплыло бледное лицо Хелен Риккер с замершим взглядом больших глаз. Он вспылил и рванул за ворот куртки Олега:

— Есть запись с камер кафе, убийства женщины хватит, чтобы засадить тебя на пару десятков лет.

— Ее кто-то убил? Человек в маске? Жалко, что лица его никто не видел и никто не может опознать, — с притворным сожалением мужчина покачал головой. — И так жаль, что Хелен мертва теперь. Больше ничего не сможет разболтать тебе, да, мент? Ни о себе, ни о своем любовнике, ни о том, как хотела обмануть своего папашу и смыться с его денежками подальше. А может, она эту аферу продумала и уговорила меня жать на кнопочки? Точно, это все она устроила, чтобы обмануть своего отца. А я, глупый и наивный, был в нее влюблен, слушался и делал, сам не понимая, что делаю что-то плохое. Я ведь всего лишь простой менеджер, ничего не понимаю в строительстве. Даже не знал, что Хелен такой плохой архитектор и разработала неправильный проект с нарушениями экологических норм.

Льва трясло как от холода, но не из-за мокрой одежды, а от высокомерного тона Шанурина. Тот и правда все продумал до последней мелочи, уничтожая все улики и свидетелей. А теперь издевался над ним, в полной уверенности, что выйдет сухим из воды. Десятки жертв, страдания близких, многочасовые усилия полиции, а убийца зубоскалит без малейшего признака страха. На раскаяние Лев Гуров даже и не рассчитывал, понимая, что Олег Шанурин не тот человек, который будет жалеть о том, что своими рукам создал настоящий мертвый город с трупами на дне водоема. Единственное, о чем жалел этот молодой мужчина, что его попытке обогатиться помешал какой-то случайным образом появившийся опер. Из-за ощущения собственного бессилия Льву хотелось ударить со всей силы кулаком в лицо, чтобы стереть эту насмешливую улыбку-оскал. Бить и бить до тех пор, пока тот не закричит и не расскажет о том, что натворил. Кровью стереть зубоскальство, но он на службе закона и не может сам преступать черту, даже если это кажется сейчас справедливым. Придется снова скрупулезно месяцами выискивать доказательства преступлений Шанурина, тратить на это усилия, терять время.

А тот, почувствовав во взгляде опера молчаливую ярость и отчаяние, вновь оскалился:

— Что кислый такой, жалеешь, что деньги не взял? И я жалею. Дурак ты, потому и в операх бегаешь.

Гуров будто со стороны видел, как его кулак взлетел вверх и остановился прямо перед тонкими, растянутыми в усмешке губами. Его замедлил стук в металлическую створку:

— Товарищ полковник, тут вас спрашивают.

Гуров открыл дверь и выпрыгнул из автозака. Он прищурился от яркого солнца и всмотрелся в лицо человека перед ним. С трудом узнал Горца, который теперь выглядел стариком. Дрожащие руки, налитые красным глаза, обмякшее лицо — горе состарило его на много лет. К груди его были прижаты исписанные листы. Горец медленно, еле двигая губами, проговорил:

— Здесь мое признание, как и договаривались. Я все написал.

Гуров отвел глаза:

— Я помню. Мы нашли внука, Роберт жив. Но ваша дочь, она…

Седая голова начала трястись, плечи вздрогнули:

— Я знаю, моя девочка. Я все уже знаю. Зачем Хелен так сделала, я ведь любил ее больше всего в мире, я так заботился о ней. — Он протянул листы Гурову. — Я ведь сделал это, чтобы у меня была семья, чтобы они с Робертом хорошо жили. Почему,