не самые приятные места, и некоторые предпочли бы лишиться дома, чем находиться там, выбирая жестокую свободу вместо благотворной изоляции. Те, у кого при себе мысли и чувства, о которых «большинство других людей» не подозревает по определению, остаются наедине с этими самыми мыслями и чувствами. Так уж получилось – здоровые люди, которых все же больше, чем больных, не испытывают всей гаммы страданий, которую может предложить жизнь. Я сам на протяжении большей части жизни сталкивался с различными психическими расстройствами – депрессией, перепадами настроения, паническими атаками, агорафобией, – но они в конечном счете и сделали из меня писателя. Иногда я получаю письма от людей, которые читали мои рассказы и видели в них свои отражение собственных страхов. Все они благодарили меня за то, что я пишу о вещах, которых их друзья и семья не понимают и, надо сказать, не желают понимать. Зачем им это? Как писал Лавкрафт во вступительном абзаце «Зова Ктулху», мы обитаем на мирном островке невежества посреди черных морей бесконечности, и мы не предназначены для того, чтобы ходить в дальние плавания. В его рассказах «Дагон» и «Правда о покойном Артуре Джермине и его семействе» рассказчики предпочитают скорее покончить с собой, чем жить с тем, что они узнали о мире. В последней истории главный фактор ужаса имеет отношение к эволюции и участию семьи героя в этом биологическом процессе. Если и есть что-то такое, что я воспринимаю ужасным, а все остальные считают не особенно сводящим с ума, так это эволюция. Когда была введена концепция Дарвина о происхождении видов, над ней посмеялись, многие отвергли ее. Мне кажется, что эти отрицания были основаны на фундаментальном страхе перед эволюцией. Я без шуток нахожу отвратной концепцию о том, что на этой планете когда-то отсутствовала органическая жизнь, а затем буквально из ничего выплеснулась бездна органических форм, включая тех невидимых невооруженным глазом чудовищ, которые наводняют наш мир и наши тела. И люди ничуть не лучше. В одном из своих сборников афоризмов Чоран написал что-то вроде: «Как не сойти с ума от мысли, что у нас есть череп!» [15] – и действительно, как? В «Заговоре против человеческой расы» я называю людей «моделями для сборки» – ведь будь мы реальными существами, сущностями, не подвластными прихотям биологии, мы были бы целостны. Мы бы не росли, не раздувались и не разрушались бы в конечном счете. Но мы – не цельные, а значит, и не вполне настоящие. Мы – клочки в закоулочках. Мы развиваемся в мире, где малое вдруг становится большим и уже не таким, как прежде, и где части всего и вся формируются и видоизменяются. Глупо, кстати, думать, что эволюция при этом застыла, сбавила обороты – нет, она все еще происходит, прямо здесь и сейчас. Я знаю, это, должно быть, звучит очень странно – выставлять эволюцию как нечто, наводящее страх, – но я искренне не понимаю, почему все больше людей не разделяют эту точку зрения. А вообще, нет смысла чересчур углубляться в эту тему. У меня есть поговорка, которую я когда-то очень часто использовал: «Будь глупым – и останешься в живых».

«IL SAGGIATORE»: Следующий вопрос может показаться вам глупым, но все же в нем есть некоторый смысл. Если на самом деле ничто не имеет значения и жизнь не имеет смысла, почему как писатель вы хотите пугать людей? Что вы получаете как художник (именно как повествователь, а не философ-аналитик или музыкант), когда пугаете своих читателей, предлагая тревожный взгляд на ужасы жизни? Коротко говоря – если жизнь не имеет смысла, зачем все эти ужасы?

ЛИГОТТИ: Я понял ваш вопрос и отнюдь не считаю его глупым. На самом деле, я никогда не видел, чтобы писателя ужасов спрашивали об этом именно так, как спросили сейчас вы. Обычно авторов хорроров спрашивают, почему читатели историй ужасов любят бояться. Ответ прост – потому что на самом деле очень многим читателям нравится бояться, и многие авторы с радостью идут им навстречу. Однако спрашивать, почему автор ужасов хочет напугать читателей просто ради того, чтобы напугать их, – это совсем другое дело. Это действительно кажется извращенным, жестоким даже стремлением. Все говорят, что пишут ужасы, чтобы развлечь и, возможно, в какой-то степени просветить читателей – но тогда все еще непонятна причина, по которой непременно нужно вызвать у кого-то ночные кошмары или разрушить иллюзии других о жизни, как это намеревался сделать Лавкрафт в своих произведениях. Как обоснование для написания литературы ужасов это звучит не совсем правдиво. Конечно, кто-то может возразить – то же самое можно сказать о греческой трагедии или других произведениях так называемой «большой литературы», «классики, что проверена временем», «золотой мудростью» и т. д. Этот спор может продолжаться вечно, и я не думаю, что он когда-нибудь будет разрешен. В прошлых интервью я говорил, что эмоциональная патология и литература ужасов, или, по крайней мере, лучшие образцы этой литературы, идут рука об руку. Это всего лишь мое мнение, не обязательно связанное с извечным утверждением о том, что творческий гений и безумие неразделимы. Одаренность человека как писателя не обязательно приводит к тому, что он будет стремиться накрутить своим читателям нервы. Тем не менее можно утверждать, что наибольший процент так называемых великих произведений литературы – взять хотя бы «Великий Гэтсби» или то же «Преступление и наказание» – не отвечает, мягко говоря, идеалам оптимизма. Почему кто-то до сих пор читает вышеупомянутые произведения, чье совершенство во многом зависит от деморализации читателя, является загадкой такой же глубокой, как и то, почему писатель хочет напугать читателя. Я не думаю, что это равнозначные загадки, но между ними есть недюжинное сходство. На деле, я не думаю, что было бы слишком радикально утверждать, что произведение, которое не расстраивает читателя, никогда не было и не будет включено в канон литературной классики. Что касается литературы ужасов, я считаю, что ее цель – передать от автора к читателю ощущение страха перед чем-либо, и ничего более. Я не могу оправдать эту цель как особо похвальную или психологически здоровую. Но я могу засвидетельствовать, что стремление следовать этой цели проистекает из столь же сильного и искреннего порыва, сколь и тот, который приписывается более приемлемым и одобренным литературным формам. Если бы кто-то обвинил автора хорроров в том, что он своего рода художественный монстр, я бы даже не стал с этим спорить. Лично по мне карьера гитариста в серф-рок-группе – куда более веселое и предпочтительное дело, чем поприще писателя