Шрифт:
Закладка:
Воспитание девушки, кроме наставлений нравственных, состояло в том, чтобы девушка умела сшить всякое платье, вышить узоры шерстью и волосом, плести ковры и корзинки, вычистить рыбу и приготовить для пищи все, что достанет муж ее; на ее попечении также лежало собирать коренья и найденные продукты и проч.; но наблюдать чистоту и обиходство домашнее считалось делом калгов, или рабов[83].
Вообще родители не думали приучать детей своих трудолюбию и домоводству, говоря, что дети их не из роду калгов.
Нынешнее воспитание детей много различествует от прежнего тем, что военному искусству совсем не учат; в море, или холодной воде, не купают; да и самое искусство ездить в байдарках, быть ловким при отвале и привале и проч., далеко уступает прежнему, так что ныне уже прежних ездоков, которые бы опрокинувшись, сами собою могли поставить байдарку и сесть в нее, или искусным действием весла, не выходя из байдарки, поставить ее прямо, — весьма мало, если не сказать, что вовсе нет. Хотя у алеутов нет ныне калгов, которые бы могли заниматься домоводством, но они еще и поныне не хотят приучать детей своих трудолюбию и смотрению за домом, по слепой любви своей к ним.
Итак, если исключить из предметов учения — учение христианских обрядов и отчасти обучение грамоте немногих: то нынешнее воспитание детей нисколько не лучше прежнего, а в некоторых предметах едва ли не хуже: как напр., в искусстве промышлять зверей и проч.
Браки. Каких именно лет прежде вступали в брак, заподлинно неизвестно. Можно только сказать, что мужчине отнюдь не позволялось жениться до бороды; потому что, как они говорили, кто женится в молодости, тот скоро забудет своих родителей и променяет их на жену и на детей: т. е. будет заботиться только о них; почему и не позволяли жениться рано, чтобы дети как можно более были полезны своим родителям и родственникам. А девушка не выходила замуж ранее того, как могла быть совершенною хозяйкою.
Жених и невеста, хотя бы и хотели, но не могли вступить в брак без общего согласия своих родственников и особенно родителей и дядей своих. Мужчина, нарушившей это, долго был в ненависти у своих родственников. Но весьма часто случалось, что родители, не спрашивая жениха о том, на ком бы он хотел жениться, и даже без ведома невесты, сватали их между собою, и когда уже полагалось между ними быть браку, тогда только объявляли о том детям своим и спрашивали их желания. Жених почти никогда не смел противоречить; но желание невесты очень часто было уважаемо, потому что выбор жениха почти всегда отдавался на ее волю, а ей, с самого детства, было внушаемо, чтобы она не выходила замуж за худого алеута и тем не посрамила себя и своих родственников. О выборе невесты всегда заботились родители и родственники жениха: они старались выбирать достойную девушку и распознать ее как можно лучше; а оттого нередко дело разлаживалось даже и после сватовства.
Когда же на брак изъявлялось согласие всеми, то жених с того времени должен был год, или два, промышлять зверей в пользу родственников невесты; и если невеста была из другого селения, то он переезжал в то селение, чтобы лично показать свое удальство. Но если, по каким-либо обстоятельствам, он не мог или не хотел работать за невесту свою, то в таком случае должен был сделать богатые подарки родителям и родственникам невесты. По выполнении того или другого, жениху отдавали невесту в полную власть, но без всяких отдарков и без всяких обрядов (кроме пира и угощений). После сего он мог, или увести жену свою домой к себе, или, если бы жена его склоняла, мог даже и переселиться совсем в то селение.
Вступать в брак возбранялось только единоутробным, другое же никакое родство и никакие причины не могли быть препятствием к тому. И потому, дабы умножить род свой до того, если можно, чтобы целое селение составилось из однокровных, — невесту избирали вообще из своего рода, и преимущественно дочь родного дяди — в том предположении, что жених и невеста, как ближайшие родственники, будут любить друг друга более. Но по политическим видам, как то: для избежания вражды, или приобретения дружественных связей, они брали жен и из дальних селений и не из одного; в том мнении, что кто имеет большие родственный связи чрез супружество, того никто не смеет не только обидеть, но и огорчить. Каждый из таковых величался и был в славе, как бойкий и удалый; его воспевали поздние потомки в своих песнях или сказках; а особливо славили того, кто мог считаться прародителем многих селений.
Многоженство не воспрещалось. Но, как жена доставалась очень за дорогую цену, то по большой части имели по одной, или по две; очень же немногие имели более шести жен. Сильные и храбрые воины могли иметь и наложниц из своих калгов, т. е. пленных женщин. Дети, рожденные от невольниц, не считались уже калгами. Из всех жен и наложниц, сколько бы их ни было, всегда одна имела первенство и старшинство над всеми; она называлась (слово на местном наречии), т. е. настоящая жена, а все прочие носили название (слово на местном наречии) (жена) или (слово на местном наречии) (наложница). Первенством, или старшинством, пользовалась не первая жена, но любимейшая из всех, или чаще та, которая более рожала[84].
По смерти одной жены всякий мог взять себе другую. Равно, по неплодству, или за неверность, муж мог прогнать жену свою, и заменить ее другою; но последнее не было во всеобшем употреблении, и это делали развратнейшие; они всегда слыли под названием (выражение на местном наречии), т. е. сердитые и прихотливые, или надменные.
Также женщине дозволялось иметь двух мужей, из коих один был главным, а другой
