его помощник, или, как называют русские, половинщик. Такая женщина не только не почиталась развратною, но еще славилась как бойкая и расторопная; потому что она должна была обоих мужей своих обшивать и содержать в исправности все их камлейки и байдарочные обтяжки и проч., которые обыкновенно находятся на попечении жен. Второй муж, вполне пользуясь правом мужа, должен был, наравне с первым мужем промышлять и вообще стараться о содержании жены и семейства; но он не был полным хозяином в доме. В случае же если бы помощник захотел отделиться, что он мог сделать всегда, то он имел право взять часть (но не половину) из всего того, что было в доме. Но дети всегда оставались при матери, или чаще при дяде.

Случалось, что родители еще в младенчестве детей своих назначали соединить браком; и когда они вырастали, то непременно и соединялись. Если жених умирал прежде брака, то многие из таких невест, во всю жизнь свою оставались вдовами и не выходили в замужество. Жених же всегда имел право жениться.

Вдовы, по выдержании траура, (о коем будет сказано ниже) были свободны или выйти в замужество, или уйти к отцу; вообще из них немногие оставались вдовами после смерти мужей своих.

В нынешнее же время, алеуты вступают в брак в те же годы, как и русские, и уже совсем нет обычая сватать без ведома жениха и невесты, или работать, или дарить, за невесту. Но что касается родства, то они чрезвычайно осторожны и разборчивы; впрочем, в уважение их малолюдства и как неофитам — им запрещены браки только те, кои не позволены Моисеем.

Сватовство, венчание и прочие свадебные обряды, соблюдаемые русскими простолюдинами, переходят и к алеутам; но часто бывают и исключения, так например, в бытность мою по моей обязанности на Умнаке, была подобная свадьба. Исполнив все, что требовалось, я сбирался уже отправиться обратно, как увидел одного холостого, молодого алеута, назначенного со мною ехать, я спросил его: что ж ты не женишься? И когда ты хочешь жениться? Он отвечал мне, что он еще не думал об этом и что намерен жениться тогда, как я приеду к ним опять, т. е. чрез два года. Разговор наш почти тем и кончился. Но спустя не более часа времени он приходит ко мне и просить обвенчать его. Он, в это время, успел высватать невесту и приготовиться к свадьбе. По обвенчании его я тотчас сел и поехал. Вместе со мною поехал и он провожать меня до следующего селения. Таковое скорое расставание молодых супругов нисколько не редкость; это случалось почти каждый раз и на каждом селении. Подобные разлуки продолжались нередко по два месяца и даже более.

Похороны и поминки. Всякого умершего алеута родственники его, в прежнее время, оплакивали до сорока дней, и труп его не выносили из дома более 15 дней. Спустя несколько дней бальзамировали тело умершего, т. е., вскрывали мертвого и, вынув все внутренности, вместо них набивали сухою травою и зашивали. Потом одевали его в лучшую и любимую его одежду и, спеленав как ребенка, клали в зыбку, (раму обтянутую кожею), которую сначала подвешивали в том же месте, где помер покойник, и держали еще 15 дней. В это время, каждодневно утром и вечером, родственники особенно оплакивали умершего, исчисляя все его подвиги и досужество. В 16-й день после бальзамировки, выносили тело на кладбище, и если это тоэн, то в сопровождении всех жителей того селения, и весили его в той же зыбке, в средине гроба, или памятника (слово на местном наречии), который у богатых и почетных был не иное что — как четырехугольный высокий ящик, сверху покрытый досками, на два ската, и снаружи раскрашенный разными красками; а у бедных — простая, небольшая бараборка, обставленная досками и покрытая травою и сверху заваленная землею. Таковые гробы назывались (слово на местном наречии), а беднейших и калгов клали в пещеры. Впрочем, кажется, иногда в пещеры клали и богатых, как это видно еще и ныне, по некоторым признакам. Гробы, или памятники эти, строились всегда на каком-нибудь возвышенном месте, по завещанию умершего. Повесив труп так, чтобы он не касался земли, клали с ним разные вещи, количеством по мере любви к нему родственников, или состояния его, а именно: промысловые и воинские орудия, разное платье и домашнюю посуду, из коей у всякой вещи дно выставляли.

До окончания сорока дней, родственники продолжали оплакивать умершего; а по прошествии их делали поминки как возможно знаменитее (т. е. сытнее); они состояли в том, чтобы все съестные запасы, какие только могли найтись у покойного в доме, выставить пред гостями, коими были все и каждый житель того селения, и угощать их день, два и три, т. е. до тех пор пока не истощатся все запасы. В последний день поминок, родственники умершего обдаривали гостей, на память покойного, разными вещами, которые распределяемы были, или по завещанию умершего, или по их произволению; этим совершенно оканчивались поминки по умершем и в другое время никогда не повторялись. Но родственники умершего, а если это по тоэне, то и все жители того селения, налагали на себя траур на несколько времени, который состоял в том, чтобы в это время не делать игрушек, т. е. не веселиться, и без нужды не делать того, к чему был пристрастен покойник.

Но траур жены умершего, хотя и не был продолжительнее, но очень нелегок и с большими причудами. По прошествии недели, после смерти мужа, перевязывали все ее составы рук и ног ремешками из нерпичьей шкуры с шерстью, и потом запирали ее в особой бараборке, или в том самом жилище отгораживали церелами, или рогожками, особое место, откуда не выпускали ее ни на шаг и особенно на морской берег. Во все это время она считалась нечистою, так что никто к ней, ни она ни к кому и ни к чему не могла прикоснуться; даже самую пищу, которую ей подавали, всегда искрошенною, она не могла брать голою рукою. Все извержения свои она сама зарывала в землю, в месте своего заключения. По прошествии сорока дней, она, чрез каждые двои сутки, должна была мыться, что продолжалось целую неделю; с последним омовением кончался ее собственный траур.

Тот же самый траур соблюдал и муж по жене своей, как и жена по муже; из прочих же родственников никто не подвергался оному[85].

Женщины, услышав о смерти любимой особы, т. е., или своего дитяти, или мужа, отца, матери, брата и проч., обрезывали