сказал.

— Врёшь ведь, Юлька!

— Ничего я не вру, ба! С ними ещё младшие сёстры невесты были. Лика и Лизанька. Лизанька ещё совсем маленькая — ей, наверно, годика четыре, а Лика уже взрослая. Может, всего на год или на два меня младше. Серёга сказал, что ей примерно тринадцать — четырнадцать должно быть. А мать их зовут Марией. Следователь к ней по имени отчеству обращался, но отчество я не запомнила. Я даже могу рассказать, как они одеты были.

— А о чём они с ним разговаривали? Или не слышала?

— Кое-что слышала. Они неподалёку от нас остановились. Метрах в четырёх, наверно. Разговор шёл о каком-то предательстве.

— О предательстве? — Дед поднял бровь.

— Угу, о предательстве. Тот сумасшедший, который стрелял в невесту, что-то о предательстве кричал. Что-то вроде «Умри, предательница!» Я сначала не поняла, а потом Саша объяснил следователю, почему и какое предательство.

Бабуля уже открыла рот, чтобы задать вопрос, но Юля её опередила, потому что поняла, что её интересует.

— Знаешь, ба, мне показалось, что это какой-то религиозный вопрос. Причём очень острый. Я до конца не разобралась, но успела понять, что у них в городе многие знали о том, что Саша как-то по-особенному относился к этой девушке. Ну то есть к невесте. То ли дружили они, то ли любили друг друга. Вспомнила! Её Антониной зовут! А некоторые в городе, как и этот Лопахин, который обрез на площадь притащил, были убеждены, что она его невеста. А тут она замуж за другого собралась. Вот Лопахин и подумал, что она Сашу предала. Он его за Бога почему-то принимал, понимаешь? Это Саша следователю так объяснял. Эту часть их разговора я хорошо слышала.

Бабуля нахмурилась.

— Придумала ведь всё! Прямо на ходу сочинила!

— Ах, придумала?! — Юля рассердилась и выскочила из-за стола. — А я тебе сейчас докажу!

Сбегала в свою комнату, вытащила из ящика стола шкатулку, открыла её, схватила лежащую в уголке коробочку с камеей и бегом назад в зал. Положила коробочку на стол перед бабулей и гордо сказала:

— Открой и посмотри! Это мне Саша на память подарил! Открой, открой!

Мама с папой эту коробочку тоже ещё не видели, потому что она не решилась им её показать, когда вернулась в Москву, поэтому они вытянули шеи. Бабуля быстро разобралась с застёжкой, открыла коробочку и впилась глазами в лежащую на атласной подушечке камею. Юля пояснила:

— Он ещё сказал при этом: «Тебе ведь понравилась камея на пиджаке твоей соседки? Вот тебе такая же, но только с твоим профилем!»

— Какой соседки? — негромко спросила мама, не отрывая глаз от брошки, которая уже перекочевала в руки к деду.

— Да Галины Сергеевны же! Серёгиной опекунши! Я как-то осенью к ним утром пришла, а она как раз собиралась на работу. В прихожей у зеркала стояла, губы красила. Так вот, у неё на пиджаке камея приколота была. Я её только мельком видела. Она мне и в самом деле понравилась, но я совершенно не понимаю, откуда Саша-то мог об этом узнать? Я же ни с кем о ней не разговаривала. Даже с Серёгой. Да я о ней тут же и забыла, когда Галина Сергеевна шубку натянула и из квартиры вышла. И не помнила до самого того момента, когда Саша мне о ней напомнил.

Дед оторвался от созерцания камеи и бросил в её сторону:

— Ну-ка повернись в профиль! Вроде, действительно, похоже...

Мама не выдержала и вскочила со своего места. Забежала к деду за спину, положила руки ему на плечи и через его голову уставилась на камею. Встал и папа. Потом они втроём сравнивали резьбу на камее с её лицом. Папа сказал, что не очень-то похоже, мама сказала, что, наоборот, очень даже похоже, а дед никак не мог определиться. Хмуриться даже начал. Потом бабуля оторвалась от разглядывания камеи и спросила её:

— А за какие такие заслуги он тебе такой подарок сделал? Вещица-то не из дешёвых.

Она плечиками пожала.

— Понятия не имею. Он, пока разговаривал со следователем и с матерью Антонины, время от времени на нас с Серёгой поглядывал, но вопросов никаких не задавал и заговорить с нами не пытался. Почему-то потом подошёл к нам и подарил. Я сама удивилась. И Серёга тоже. И главное, он сказал, что там мой собственный профиль вырезан. Откуда? Как? Мы же с ним до того дня ни разу не встречались! Не может же такого быть, что у него в кармане куртки резчик по камню сидел, оттуда выглядывал и на меня смотрел? Глупость какая-то! Я потом долго об этом думала, но пришла к мысли, что это какая-то шутка с его стороны была. Какой-то розыгрыш. Но смысла такого розыгрыша до сих пор не понимаю.

Дед передал брошку папе и спрашивает его:

— Есть у тебя водка?

Ответила вместо него мама.

— Есть, папа. Выпить хочешь?

Он кивнул.

— Да, тут без бутылки не разберёшься. Неси. — А потом к Юле повернулся и говорит: Так говоришь, обе камеи похожи друг на друга? Я имею в виду ту, первую, и эту.

— Я ту камею не успела как следует рассмотреть, дед. По-моему, похожи. Цвет камня у подложки точно такой же — тёмно-коричневый. И форма у них похожая — не окружность, а эллипс. Это я хорошо запомнила. Размер подложки тоже такой же. Или почти такой же. И цвет кости, по которой резчик работал, такой же, слегка желтоватый.

— А застёжку не видела?

— Нет, не видела. Она же к лацкану пиджака пристёгнута была.

— Жаль. Застёжка очень уж необычная. И ещё на ней клеймо имеется. Под лупой нужно рассматривать. Очень уж оно микроскопическое.

Дед выбрался из-за стола. Посмотрел на папу и говорит ему:

— Пока Маруся на стол готовит, мы с Юлькой в гости сходим. Хочешь с нами?

— К соседям?

— Угу, к ним. На пару минут. Просто, чтобы познакомиться.

— Вообще-то, я с ними обоими знаком, но если надо, схожу.

— Нет, тогда не нужно. Тогда мы с Юлькой вдвоём сходим.

Потом на бабулю посмотрел и сказал ей:

— Тебя не беру, чтобы побыстрее прошло. Хочу их к нам в Переделкино пригласить.

— Вот это правильно, — кивнула бабуля. — А там можно будет обо многом поговорить.

***

Юля не успела и слова