Шрифт:
Закладка:
Он пишет, что, впервые увидев императора, был поражён, насколько он превосходил свои же изображения. «Самое лицо поражало своей значительностью. Особенно поразил меня взгляд светло-серых глаз. Этот холодный стальной взгляд, в котором было что-то грозное и тревожное, производил впечатление Удара. Царский взгляд!»
Кажется, никто не мог сказать об этом царском взгляде точней. Но все художники, исполнявшие портреты Царя-Хозяина, обращали внимание именно на это. И в большинстве портретных изображений сохранён этот взгляд мощного государственного мужа, богатырски несущего чудовищное бремя власти.
Он нёс это бремя с большим достоинством. И по прошествии долгих лет (лет советского хуления и порицания) сегодня все историки признают эту достойную значительность царского служения. Так, современные авторы А. А. Данилов и Л. Г. Косулина рассказывают молодёжи, что «Александр III был трудолюбивым человеком и пытался вникнуть во все проблемы сам, часто посещал государственные учреждения, учебные заведения, воинские части, больницы и приюты. Спать ложился не ранее двух-трёх часов ночи. Скромность, прямодушие, трудолюбие и привязанность к семье сочетались у Александра с обострённым чувством ответственности и здравым смыслом, стальной волей, хотя императору и не хватало некоторой гибкости ума и широкого образования».
Прекрасный отзыв… Но и более того – современные последователи стараются видеть не только государственно-практические качества Царя-Хозяина, но и его чисто человеческие свойства. Если в советское время Александр Александрович, в отличие от его отца, был виден только реакционером и ретроградом, то сегодня его уже признают «осторожным реформатором, человеком с огромным чувством юмора и несгибаемой волей».
Будучи человеком ясных и понятных идей и понятий, Царь-Хозяин очень высоко ценил в людях «твёрдые убеждения». И всегда был готов внимать собеседникам, высказывающим свои мнения по обсуждаемому вопросу понятно и немногословно. Он не терпел долгих околичностей в обмене мнениями, а особенно не терпел пышных фраз, даже если они и были по сути главного вопроса. И сам всегда бывал сдержанно немногословен, и это уже подчёркивало царственную значимость его мнения.
Царь желал видеть таким же непустословным и дипломатическое общество. Но, разумеется, это было трудноисполнимо, ведь дипломатия чаще всего не способна говорить кратко и прямозначно, как не способна и свои слова нерушимо соединять со своими делами.
Царю не слишком хорошо удавались тонкие дипломатические ходы (как об этом ярко говорит неудача балканской политики), но в деле сохранения мира для России он неизменно достигал своей цели. Современники справедливо отмечали, что он «обеспечил для нашей страны мир не какими-либо территориальными или экономическими уступками, а своей справедливой и неколебимой твёрдостью». Царь-Миротворец не желал завоеваний, но в любой конфликтной ситуации умел заявить, что «никогда ни в каком случае не поступится честью и достоинством вверенной ему Богом России».
И в этом важнейшем вопросе вполне необычно для правителей великих государств Александр Александрович искренне относился к войне как к громадному антигуманистическому действию, которое нельзя допускать в жизнь человечества.
Он открыто и откровенно заявлял: «Я рад, что был на войне и видел сам все ужасы, неизбежно связанные с войной, и после этого я думаю, что всякий человек с сердцем не может желать войны, а всякий правитель, которому Богом вверен народ, должен принимать все меры для того, чтобы избегать ужасов войны…»
Вот эту охранительную политику, даровавшую стране возможность мирного труда, он и видел для себя главной.
Труд для Отечества он считал главным царским предназначением и следовал ему до самого края земной жизни. Как известно, умер он 20 сентября, а 19-го числа на государственных бумагах ещё поставлена его пометка – «Читал».
Вот таким был самодержавный русский царь-труженик, неразрывно связанный с идеей христианства, с идеями православия и личной семейной высокой нравственности. Таким он был виден правительствам стран Европы, немало удивлённым этой колоритной, но совершенно необычной личностью. Кажется, об этом особенно удачно в своих воспоминаниях сказал С. Ю. Витте: «…его гигантская фигура, представлявшая какого-то неповоротливого гиганта, с крайне добродушной физиономией и бесконечно добрыми глазами, внушала Европе с одной стороны, как будто страх, но с другой стороны – недоумение: что это такое? Все боялись, что если вдруг этот гигант да гаркнет?!»
Последней фразой своего яркого отзыва Сергей Юльевич несколько снизил и смазал точный эффект меткой передачи европейского недоумения, которое вызывал на Западе этот необычный русский правитель. Но, в целом, он верно коснулся вопроса тайны влияния на людей нестандартной личности и влияния её на окружающий мир. Этой же мысли в своё время проникновенно коснулся Бердяев, словно отчеканивший свои слова о такой необъяснимой личностной силе: «Тайна власти, тайна подчинения людей носителю власти до сих пор не разгадана».
Да, не разгадана. И в каждой великой личности она – неповторима. Мы считаем, что к разгадке силы личности Царя-Миротворца ближе многих подошёл Л. А. Тихомиров. Он, всматриваясь в особенности мирского облика Царя-Хозяина, говорил, что в основе его харизматической силы лежит крепкий сплав его русскости, семейной нравственности и чисто народного прямодушия (близкого к простодушию).
Александр III был подлинным «носителем идеала» личной царской нравственности и общенациональной духовной устойчивости.
Мы полагаем, что в образе Александра III личность человека и личность деятеля слились особенно гармонично. И такое мнение свойственно не только убеждённому революционеру, а потом столь же убеждённому монархисту Тихомирову. Таким увидят Царя-Хозяина и многие современные нам исследователи истории России. Например, Максим Шерстюк едва не дословно согласен с Тихомировым: «Император Александр III не только был выразителем идеи. Он был истинный подвижник и носитель идеала». Можно ли было сказать это ещё о ком-то из правителей России? Мы затрудняемся положительно ответить на этот вопрос.
* * *
… Предшествующую главу мы заканчивали обращением к внешности Царя-Славянофила. Да и как обойтись без этого, рассказывая уже не столько о Государе, сколько о человеке, желавшем во всём следовать исконно русским началам и для всех подданных являть образец непритворной любви и уважения к национальным ценностям в повседневной человеческой жизни?
Не обойтись без этого, ведь самое первое (и зачастую совершенно справедливое) мнение о человеке рождается уже из того, как он выглядит, как подаёт себя обществу. Размышляя об этом, мы хотели бы увидеть начала «русскости» Александра III ещё в его самые юные и даже детские годы. Но здесь нас, наверное, ожидала бы неудача, ведь царских детей всегда начинали учить и воспитывать совершенно по-европейски,
