– Мама?

Я поворачиваю голову влево и вижу, как расступаются слуги перед моим братом. Одетый в пижаму и зажав в руке одеяло, он кажется бледным, испуганным и таким юным.

– Райатт! – кричит мать.

Он нерешительно стоит, переводя взгляд с пролома в середине дома на плачущую мать. А затем его взгляд падает на неподвижное тело Джака.

– Папа! – кричит он своим тоненьким голосом и бросается вперед, расталкивая слуг, которые пытаются его защитить. Сердце подскакивает у меня к горлу, но Райатт резко останавливается перед трещиной, когда моя мать успевает схватить его за рубашку до того, как он прыгнет. После этого он начинает рыдать у нее на плече.

А мой отец… Я вижу, как путаются его мысли. Смотрю, как они сворачиваются и сгущаются.

– Не может этого быть.

Если до этого моя мать была зла, то сейчас она испуганна. Особенно когда отец делает угрожающий шаг вперед.

– Нет, – выдыхает она. – К нему ты не прикоснешься, – говорит она, еще крепче цепляясь за Райатта.

А я просто стою, потрясенно переводя взгляд с Джака на моего младшего брата, и меня охватывает неверие.

И все же… фейри трудно зачать. Это всем известно. Вот почему для нашего вида так важна долгая жизнь. А у моего отца появился не один наследник, а двое, причем близкие по возрасту. Он всегда объяснял это тем, что моя мать ореанка, но дело не в этом.

Одиннадцать лет, сказала моя мать. У нее был роман одиннадцать лет, а моему брату десять.

Райатт не от моего отца.

Моя мать выглядит взбешенной. Ее черные волосы растрепаны, в прядях запутались кусочки штукатурки, упавшие с потолка, а на щеке красуется царапина. Сломав Джаку шею, отец разбил матери сердце, но она не позволит ему причинить боль и Райатту. Я вижу это в ее красных глазах.

Поняв, что Райатт не его сын, отец пошатывается, задев каблуком трещину.

Мое сердце как будто рвется, а от шума крови стучит в ушах. Райатт продолжает плакать, вцепившись в ночную рубашку матери, а она пытается заслонить его собой.

– Ты посмела зачать щенка от этого ублюдка? – Мрачный голос отца словно высасывает из комнаты первые лучи солнца.

У матери дрожит нижняя губа, когда она пытается загородить Райатта. Слуги будто хотят вмешаться, но слишком боятся противостоять моему отцу, и их страх оправдан.

– Стоило знать, что нельзя доверять ореанке.

Он снова щелкает пальцем, и земля сотрясается, раздается сильный треск. Я понимаю, что отец запер нас в этой комнате, окружив кольцом трещин.

Когда я снова обретаю равновесие, отец подходит ко мне сзади, и я вздрагиваю, почувствовав, как он опускает руку мне на затылок и легонько его сжимает.

– Но ты подарила мне могущественного наследника, – говорит он матери тем же грохочущим голосом, в котором сквозит неимоверная ярость. – Так что ни ты, ни твой ублюдок мне больше не нужны.

Я холодею от ужаса.

Я знаю своего отца. Я уже семь лет с ним тренируюсь. И лично видел, каким он может быть безжалостным. Видел, как он разрушал дома и улицы. Горы и деревья. Сухожилия и кости.

Но не позволю ему сломать мою мать и брата.

Он может быть громким, как гром, но я быстрый, как молния.

Быстрее, чем я успеваю моргнуть, из кожи вырываются шипы, а из вен – гниль.

Я вскакиваю и со всех сил толкаю его назад. Отец врезается в стену, где пытаются карабкаться несколько слуг, пока другие окружают мою мать и брата, пытаясь их оттащить.

Хорошо.

Потому что теперь, напав на отца, я провел черту. Я должен либо убить его… либо смотреть, как убивают тех, кого я люблю.

Пятнадцать лет я позволял ему управлять нами. Позволял его жестокости диктовать нам, как жить. Смотрел, как моя мать уходит в себя, смотрел, как в настороженных глазах Райатта исчезает блеск всякий раз, когда отец обращался с ним так же плохо, как со мной.

Но я не зря мирился с его тренировками и жестокостью. Думаю, я мирился, зная, что однажды мы окажемся здесь – по разные стороны проведенной черты. Зная, что выживет либо он, либо мы.

И я выбираю нас. Потому что когда вырвется моя гниль, это станет возмездием, которое я сдерживал на протяжении семи лет.

Мраморный пол трескается, а земля между нами крошится от разложения. Из моей кожи изливаются струйки яда и растекаются по полу, подползая к нему, как змеи, готовые к нападению.

Отец выпрямляется, устремив на меня жестокий взгляд, словно тот удар о стену никак на него не повлиял.

– Думаешь, тебе под силу сразиться со мной? – кричит он. – Это я тебя создал!

Он вытягивает руки вперед и посылает в мою сторону силу. Я чувствую ее, словно воздух сотрясается от нанесенного удара. Повинуясь инстинкту, я тоже бросаю в него свою магию, и кажется, что воздух взрывается сам по себе.

Мы с отцом отлетаем назад, и я ударяюсь головой о разбитую плитку, а гниль продолжает просачиваться из моих пор. Слышу грохот и крики, но все не имеет значения. Все свое внимание я устремляю на отца. Я не знаю, как мне удалось блокировать его магию, как удалось воспользоваться своей, но теперь, когда я уверился в своих силах, мою решимость подпитывает надежда.

– Больше ты ничего не уничтожишь, – говорю я ему, шумно дыша. По моей коже расходятся линии гнили. Краем глаза замечаю, как некоторые слуги пугаются не только от моего отца, но и от меня. Я понимаю, как сейчас выгляжу: фейри, покрытый шипами и управляющий гнилью. Я и чувствую себя этим коварным фейри – от щек, покрытых чешуей до сверкающих клыков.

Но мне плевать. Если понадобится уничтожить монстра, я сам им стану.

Он щелкает пальцем, но выбивает пол прямо у меня из-под ног. Когда я начинаю падать, слышу, как мать кричит мое имя, но, как только земля осыпается, вскакиваю, едва успев удержаться и откатиться в сторону. Не вставая, я посылаю в сторону отца поток гнили, отчего земля начинает разлагаться, гнилью обвиваясь вокруг его ног. Я вижу, как отец стискивает зубы, и понимаю, что травлю ему мышцы, разрушаю его кровь, разлагаю его кости.

С поразительной ясностью я осознаю, что могу его убить. Вот сейчас, на этом месте могу сгноить его заживо. Но по какой-то причине, за которую себя ненавижу, мешкаю.

Этого сомнения ему хватает, чтобы моя гниль дрогнула и отступила. Отец с