так же кристально чиста, как хрустальные чашки, из которых мы пьем чай.

Я сгораю от любопытства, но сдерживаюсь, с уважением относясь к тайне, завесу которой мне приоткрыл Слейд. Он дал посмотреть на свою жизнь под тем углом, каким ее еще никто не видел. Я проживаю часть его прошлого и настоящего, вижу нечто личное, уязвимое и дорогое. Потому что по его обращению с матерью понимаю, что она ему дорога.

От этой картины, от того, что сама я потеряла мать, сердце у меня болит.

Когда мы допиваем чай, а на тарелках остаются только крошки, Элора с улыбкой убирает со стола. Я снова пытаюсь предложить ей помощь, но Слейд качает головой и ведет меня к креслам у камина.

– Ей нравится заниматься бытом, – говорит он. – Она расстроится, если ты вмешаешься – ей нравится, чтобы все шло по ее порядку.

Я устраиваюсь в кресле и пытаюсь собрать воедино все вопросы, выстроившиеся в кирпичную стену. Оглянувшись, убеждаюсь, что Элора занята делами, и поворачиваюсь к Слейду. Он слегка наклоняется вперед, поставив локоть на подлокотник и подперев подбородок рукой, как будто чего-то ждет.

– Даже не знаю, с чего начать, – вздохнув, говорю я.

– Понимаю, это непросто.

Я саркастично смеюсь.

– Это еще мягко сказано. Честно говоря, я думала, что войду сюда и столкнусь лицом к лицу с твоей любовницей.

Слейд тут же хмурится.

– Полагаешь, я проявил бы к тебе такое неуважение?

Я ерзаю.

– Я понятия не имею, что и думать. Мы не…

– Мы не знаем друг друга, – заканчивает он за меня, вспомнив мои же слова. Я киваю, и Слейд проводит рукой по своим черным волосам, легонько их взъерошив. По тому, как он дергает себя за пряди, понимаю, что он расстроился. – Признаю, не привык быть откровенным, но я постараюсь. Ради тебя.

– Твой Гнев знает.

– Мой Гнев знает все, потому что я был с ними в течение многих лет. За десятилетие все само по себе как-то открылось. С тобой… временные рамки иные. Не хочу заваливать тебя всем сразу.

– Как с тем… заключенным.

Он кивает, буравя меня взглядом.

– Я на твоей стороне. Просто, увидев, как…

– За моей силой нелегко наблюдать.

У меня в мыслях вспыхивает воспоминание, как мое золото целиком поглощало людей, будто хищная птица.

– Ты видел худшие стороны моей силы и даже не сомневался.

– Нет ничего постыдного в твоей реакции на мою силу, – отвечает он.

Однако мне стыдно, потому что меньше всего я хочу осуждать Слейда за его магию, особенно когда знаю, что он уж точно меня не судил.

– Почему ты оставляешь его в живых?

– Потому что я так хочу, – отвечает он, и в животе у меня что-то скребет. Слейд смотрит на меня так, словно хочет, чтобы я поняла каждое его слово, предугадывала каждое его намерение. – Я хочу, чтобы ты кое-что поняла, Золотая пташка. Я плохой. Я сгною любого, кто встанет у меня на пути, заражу каждый уголок мира, если потребуется.

Я качаю головой.

– Нет, ты бы этого не сделал. Ты хороший. Ты же…

– Нет, Золотая пташка, – перебивает он. – Я хорош по отношению к тебе. Но я тот самый злодей, о котором я тебя предупреждал.

В ушах звенят его прежние слова.

«Я стану злодеем ради тебя. А не по отношению к тебе».

Я вижу по его лицу, что он совершенно уверен, а судя по состоянию человека, которого он удерживает в плену… Но еще я вижу, как он храбрится. Будто собирается с духом, ожидая моего неминуемого отвращения. Ждет моего неприятия, возражений против его сущности.

И все же я не раздумывая отправилась к Слейду. Сказала, что хочу всего, а когда просишь у человека всего, не приходится выбирать и привередничать. Ты принимаешь его таким, какой он есть. Даже короля Рота.

Вот почему я не колеблясь беру его за руку и сжимаю ее. Вот почему я могу выдержать его взгляд. Вот почему я говорю:

– Если ты злодей… тогда я буду злодейкой вместе с тобой.

Его угрюмая улыбка медленно превращается в сексуальную.

– Но… – продолжаю я. – Я все равно хочу, чтобы ты избавил этого человека от страданий. Должен же быть предел твоему злодейству.

Он смеется, поглаживая пальцем мою руку.

– Хорошо, Золотая пташка.

Это мгновение между нами резко прерывает какой-то звук, и мы со Слейдом оборачиваемся. В дом заходит Райатт так же, как входил и Слейд. Без стука, оклика – просто взял и вошел без предупреждения.

– Эй, я принес тебе пироги от Джелмы, которые она… – Заметив нас в другом конце комнаты, он тут же осекается. С мгновение Райатт сомневается, а потом захлопывает дверь и поворачивается.

Слейд поднимается, и я следую его примеру, а Райатт наполняет весь дом многозначительной паузой.

Мы все видели ее в той бальной зале.

Тебе не стыдно?

Я хочу, чтобы она ушла.

Я отвожу взгляд. Он явно не рад видеть меня в месте, где находится его мать.

Райатт откашливается, и краем глаза я вижу, как он подходит к Элоре.

– Вот, – говорит он, с нежностью протянув ей пирог.

Я смотрю, когда Элора берет пирог, завернутый в клетчатую салфетку. Приподняв ее, она расплывается в улыбке, а затем встает на цыпочки и целует его в щеку. Райатт краснеет.

Она берет ложку и садится за стол, с аппетитом поедая прямо из формы. Райатт недолго смотрит на нее, а потом отворачивается и идет к нам.

Слейд напрягается, а почерневшие вены у него на шее пульсируют и вздуваются, – их острые кончики похожи на пасть разозленной змеи.

Райатт переминается с ноги на ногу.

– Так… ты привел ее.

– Да. – Голос Слейда прерывается, и я задаюсь вопросом, о чем еще они говорили там, в павильоне, до того, как я услышала их спор. Их отношения вызывают у меня неподдельный интерес. Похоже, между ними размылась грань между любовью и ненавистью, и я не уверена, понимаю ли, как это. Не уверена даже, понимают ли они сами.

Пока я раздумываю, Райатт переводит взгляд на меня.

– Приношу извинения за те слова, – произносит он, чем меня удивляет. – Я не хотел, чтобы ты их услышала. Думаю, ты достаточно хорошо себя контролируешь, чтобы не уничтожить весь Дроллард, – говорит он и показывает рукой на дом матери.

– Извинения излишни, – отвечаю я. – Твое волнение вполне оправданно.

Слейд впивается в меня взглядом, и я понимаю, что он готов встать на защиту моей чести, – но я не позволяю ему это сделать.

– Нет, Слейд, – продолжаю я. – Это правда. Моя