Шрифт:
Закладка:
— Да ну я же г-говорил тебе, комиссар, — тоскливо сказал Аким. — Не во взрывчатке тут д-дело. Конструкция мощная, шпуры в стенах б-бурить надо, либо весь п-подвал динамитом доверху набивать, да и то… н-неизвестно, как сработает. Опять же, к-как согласовать взрывы по времени — если п-промахнемся, то первые взрывы могут п-перебить шнуры к следующим зарядам. Да и п-подорвать пилоны нужно одновременно, иначе кровля п-просто съедет н-набок, а из храма всех выведут. Ну, может, не всех, но тех, в к-кого мы метим — точно, в п-первую голову. Простой народ п-погубим, а эту сволочь только п-пуще разозлим.
Аким подстриг бороду и больше не выглядел как юродивый. Истощение тоже прошло, кожа лица из серой стала розовой. Волдыри на пальцах успели поджить. Сектанты умели не только калечить людей, но и лечить.
— Что нам нужно, чтобы провести более точные расчеты? Какие-то еще строительные документы? Другие сведения? Думай, Аким! Да не спеши. На вот, выпей квасу, — Саша потянулась к кувшину. — И подумай как следует.
— Да ну чего тут д-думать, комиссар… Бумаги сектанты твои все собрали, да т-толку с них… Собор п-полвека возводили, а ты же знаешь, как в России строят… По д-документам одно, а что там в самом деле намешано в этих п-пилонах, какая где п-плотность материала, т-теперь сам черт не разберет…
— Черт не разберет, — повторила Саша. — Но ведь кто-то же это знает, Аким? Храм построен сорок лет назад. Кто-то из причастных еще должен быть в живых…
— Ну т-ты скажешь, мать, — Аким махнул рукой и от души глотнул кваса. — Если к-кто до наших дней и п-проскрипел из тех, кто при стройке т-тогда вертелся, то чего они сейчас вспомнят? Сколько цемента своровали, кто к-кирпичи недожженные в дело пустил, где вместо д-дуба сосну впихнули и закрасили? Быльем это все п-поросло. Ну а если бы кто чего и п-помнил каким-то чудом, с чего они перед т-тобой откровенничать станут? Чтоб на к-каторгу загреметь за воровство сорокалетней д-давности? Или чтоб т-террористом заделаться на старости лет? П-пустое, комиссар…
— Но ведь у нас есть средство заставить любого человека все вспомнить и все в подробностях рассказать, — медленно сказала Саша, рассматривая свою левую руку.
— У н-нас? — изумился сапер. — Да разве ж у нас. Огэпэшная это д-дьявольщина.
— У нас, Аким. У нас оно тоже есть. И мы должны его использовать.
— Господь с тобой, комиссар! — Аким вскочил на ноги, едва не опрокинув шаткую лавку; от волнения он даже перестал заикаться. — Мы же тем и отличаемся от них! Чтобы живого человека под красный протокол! Про тебя, может, верно говорят, что ты душу дьяволу продала. А я не подписывался под такое! И ты, ты не имеешь права отдавать такой приказ.
Саша тоже поднялась на ноги. Медленно подняла к лицу трехпалую левую руку.
— Если кто-то из всех людей имеет право отдавать такой приказ, то это я. На самом деле я не имею права его не отдать. Со дня на день на Тамбовщине высохнут дороги и французская бронетехника раскатает то, что осталось от Народной армии. Близится посевная, миллионы людей уже голодают, им не отсеяться — а Новый порядок вывозит эшелоны зерна за границу, чтобы обменять на новую технику для подавления новых восстаний. Наша нефть уже не наша, наше железо уже не наше, наш уголь уже не наш — все это продано, все это работает против нас. И у нас есть только одна возможность прекратить это одним ударом. Ты хочешь, чтобы мы отказались от нее, Аким? Потому что ты под такое не подписывался?
Аким угрюмо молчал.
— Или ты можешь вернуться на Тамбовщину и сказать нашим: мы сделали все, что только могли.
— Да будь ты п-проклята, комиссар, — Аким сел на жалобно скрипнувшую под его весом лавку. — Что н-нужно?
— Здесь есть фамилии, — Саша полистала стопку хрупкой желтой бумаги. — И должности. Тебе надо понять, кто из этих людей в первую очередь может знать то, что нам поможет. Составить список. Передать его Самсону. У наших союзников длинные руки. Кого возможно, они из-под земли достанут. И что делать дальше, они знают. Но вопросы будем задавать мы с тобой. Так что подумай пока, что именно нам нужно спросить. Ответы будут оплачены дорогой ценой. Думай как следует, Аким.
Глава 35
Министр охраны государственного порядка Андрей Щербатов
Май 1920 года.
Домой Щербатов вернулся с чувством, будто из его жил выпили добрую половину крови. Это было обычное состояние после встреч с Реньо. Француз был в ярости, он уже без своей обычной елейной вкрадчивости требовал, чтобы ОГП обеспечила бесперебойную поставку природных ископаемых и хлеба. Пришлось ужесточить охрану французских эшелонов и вынести постановление, что все, кто чинит препятствия исполнению концессионных договоров, приравниваются к мятежникам, потому судить их будут Особые совещания. Сердцем Щербатов сочувствовал тем русским людям, кто любой ценой пытался не допустить вывоза хлеба в преддверии голода. Но без французской военной поддержки подавление бунтов могло бы растянуться на годы, и это убило бы обескровленную гражданской войной страну.
Как и многие, Щербатов вполне осознавал, что вскоре после завершения гражданской войны начнется война отечественная. Слишком жадно вгрызлись иностранные державы в природные богатства России, и вернуть свое без боя не выйдет. Но сперва необходимо покончить с терзающими страну мятежами.
Переступив порог дома, Щербатов вспомнил, что не виделся с детьми уже несколько дней. Но сил на это сейчас не было. Вызвал гувернера для доклада и выслушал, что дети здоровы, учатся и ведут себя хорошо. Саша навещает их каждый день, и это, по всей видимости, действует на них благотворно.
Поблагодарил гувернера за доклад и поднялся к себе… к Саше. Он привык жить с ней, и пост охраны у дверей его личной части дома уже не казался слишком высокой ценой за такую возможность. Да, спать с арестанткой неэтично, но на фоне прочего, что он делал…
Ужин в малой гостиной был не тронут — Саша дожидалась, хотя он много раз говорил, чтобы ужинала одна, если он задерживается.
Она, как обычно, ждала в спальне, но увлеклась чтением и не заметила, как он вошел. С минуту Щербатов смотрел на нее в теплом свете электрической лампы. За это время Саша успела
