После им пришлось взять паузу. Нужно было решить, что делать. Наверняка они уже что-то знали и о Присцилле. Глиф убил ее, вероятно, без помощи Хэмлока. А потом сдался полиции, потому что так желала рука, что вела по доске фигуру.

Король сделал жертву, чтобы достичь своеобразного пата[55]. Ответить на это было нечем, и события развивались ровно так, как того хотел его величество. Он вернул себе Глифа без потерь, даже укрепив позиции, а Аластар пошел на уступки.

Куда заведет оппозиция королей, было пока непонятно, но их игра закончится только тогда, когда кто-то из них поставит другому шах и мат.

25

Глупость

Рие по какой-то причине вел себя так, будто не произошло ровным счетом ничего из ряда вон выходящего. Будто он не был до того в плену, будто не глядел холодно, будто вообще был просто старым знакомым.

– Вот эта милая комнатка теперь твоя! У нас один балкон, поздравляю! А еще можем перестукиваться через стеночку, у меня там как раз стоит кровать! – Рие ворвался в спальню первым. Он был словно безудержный вихрь, носящийся из угла в угол. За несколько мгновений он успел погладить столешницу письменного стола у стены, раскрыть дверцы пустого стеллажа, передвинуть высокую лампу на ножке, стоящую в углу за небольшим креслом, проверить плед, оставленный на широкой кровати с подвязанным балдахином, исследовать темно-бордовые обои, заглянуть в ванную комнату, дверь в которую была слева от кровати, и обнаружить еще одну дверь справа: – Ого! У тебя тут гардеробная! У меня такой нет! Зато у меня ванна больше! И стоит в центре. Красивая!

У Хэллы уже рябило в глазах от его энергичности. Она опустилась на край кровати, тихо ожидая, когда он наконец оставит ее в покое.

– Что ж, вижу, тебе нужен отдых. Оставлю тебя… Не натвори без меня глупостей!

Когда Рие наконец ушел, наполненное до того пространство стало пустым… Хэлла теперь ощущала одиночество острее. Не было ни Мими, ни Мальвы… Образ сестры застывал под веками, стоило только закрыть глаза. Хэлла снова и снова возвращалась мыслями к ней, к ее лицу, еще живому, не той бледной маске смерти, а к настоящему. Когда глаза щурились от улыбки, когда смех звуками колокольчиков разлетался по дому вместе с запахом печенья…

Здесь были только завывания ветра за окном и постукивания мелких льдинок снега по стеклу. Глухие голоса были едва различимы в коридоре, но и они быстро затухали. В комнате было прохладно и после проветривания пахло зимой.

Хэлла оглядела комнату, укутанную тусклым светом, и попыталась понять, что чувствует. Горе от потери сестры, ужас от поступка отца, страх перед будущим? Нет. Не было ничего. Хэлла опустела, как и эта спальня. Весь смысл ее существования сосредотачивался в одном конкретном человеке, которого не стало.

Хэлла медленно поднялась, прохаживаясь по новому жилищу. В гардеробной нашлись халат и сорочка, от них исходил аромат порошка, наполнивший и всю маленькую комнату с вешалками и пустыми полками. В столе обнаружились бумага и письменные принадлежности. В небольшой ванной лежали новенькое лавандовое мыло, зубной порошок и щетка. Но главным, что Хэлла нашла, был бритвенный набор. Наверное, он был тут всегда, вне зависимости от того, кто заселялся. В чашке для взбивания пены лежали помазок и шаветт[56]. На дне чашки – пара запасных лезвий.

Раскрыв шаветт, Хэлла осторожно коснулась оставленного в держателе лезвия и тут же рефлекторно отдернула руку. На подушечке пальца осталась тонкая линия царапины, наполняющаяся кровью.

– Острое, – резюмировала Хэлла вслух.

Облизнув пересохшие губы, она уставилась в стену, будто могла что-то видеть за ней. Видеть город, который живет своей жизнью, безразличный к переживаниям других. Там стучат колеса кебов, разливается смех, где-то в доме слышится треск камина, все думают о зиме и о конце года, а Хэлла… Как бы она хотела сейчас тоже улыбаться и думать о подарках! Но этот шанс забрал Хэмлок. Ее отец…

Хэлла стоит чуть сгорбившись, подрагивает от злости, волосы ее спутаны, и виден как минимум один крупный колтун.

Хэлла так отвыкла от длинных волос, что забыла, как часто нужно расчесываться. Да и не до того было…

Голоса настойчиво что-то шепчут, мешая думать. Они кажутся обеспокоенными…

Стоп! Голоса? Почему Хэлла снова видела себя со стороны? Она вздрогнула, оборачиваясь.

– И что ты задумала? Очередную глупость? – Ровный и спокойный тон. Такой мягкий звук… Он очаровывал и гипнотизировал. Это был не тот звонкий голос, которым Рие энергично вещал о комнате. Это был другой… И Рие тоже был словно другим. Ему не нужна была маска Фантома, чтобы носить маски. Его лицо неуловимо менялось. Живая мимика становилась мертвой печатью…

– Я все рассказала. Что ты еще хочешь от меня?

– Чтобы ты не совершала глупостей, – повторил Рие.

– Что ж, – она горько усмехнулась, – боюсь, я всегда была глупой девчонкой. А теперь я еще и устала притворяться умной… В детстве я думала, что стану художницей и буду жить в уютном доме с большой семьей, но… Но это не сбылось, и семьи моей больше нет. Так что давай сделаем вид, что ты не приходил, ладно? Оставь меня в покое.

– Не могу. И отдай-ка это мне, – он кивнул на бритву.

Хэлла нахмурилась, отступая. Но Рие передвигался с нечеловеческой быстротой и уже хотел схватить ее, но она неловко развернулась. Шаветт в руке случайно задел бедро, а его острое лезвие легко распороло ткань платья, оставляя глубокий порез на коже. На пол тут же закапала кровь. От неожиданной боли Хэлла выпустила из рук бритву, а Рие сразу оттолкнул ее ногой в сторону.

– Я же говорил. Стоило просто отдать.

– Ох, знаешь что, иди-ка ты к Хадсу! – воскликнула Хэлла. Проклятый кирпич! – Мог бы сразу меня убить, а не устраивать балаган!

Рие задумчиво оглядел ее рану. Под его взглядом она словно начала щипать сильнее.

– Зачем мне тебя убивать?

– Потому что все те опыты в лаборатории, все, что ты пережил… Моя семья была причастна к этому, а я работала на Аластара, сына основателя лаборатории! И я… я похитила Теодора и… Какого импа я должна тебе объяснять?

– По-моему, тебе следует разобраться в себе и понять, чего ты на самом деле хочешь.

– Ничего! Я хотела, чтобы у меня была семья! У меня ее нет! – рявкнула Хэлла, чувствуя, как слезы снова струятся по щекам. – Ты