Вокруг слышались всхлипы, какие-то бормотания соболезнований, но Хэлла ничего не говорила. К счастью, один из Жнецов что-то за нее отвечал, а затем вдруг тронул ее за плечо, заставляя повернуться, и сказал:

– Мы закончили.

И правда закончили. Свежий темный холм среди белоснежной скатерти снега, опустившейся на кладбище. Хэлла рассеянно кивнула, спросила холодными обветренными губами, должна ли что-то еще, и услышала, что ничего. Жнецы и остальные расходились. А Хэлла все смотрела на установленное надгробие, вчитываясь в каждую букву, пытаясь понять, не сон ли это? Не страшный ли кошмар? Не насланная ли на нее иллюзия?

– Хэлла… – позвал тихий знакомый голос. – Я… Мне жаль. Я могу побыть с тобой…

– Спасибо, Лира, но мне нужно побыть одной, – ответила Хэлла так спокойно, будто ничего не произошло, будто она не смотрела сейчас на могилу сестры, которую помнила еще крошечным свертком…

Раздались удаляющиеся шаги. Лира уходила. Какое-то время Хэлла еще стояла. Из рук ее выпало измятое соцветие мальвы, розовым всполохом опустившееся на землю. Мальва…

– Нет, – пробормотала Хэлла и замотала головой, – нет, нет! Она не умерла! Моя Мальва! Нет, зачем они закопали тебя?

Из горла вырывались горячие всхлипы, тело дрожало. Хэлла опустилась на колени и принялась копать. Ее пальцы вгрызались в еще рыхлую землю, комьями отбрасывая ее в сторону. Грязь пробиралась под ногти, ладони стали настолько холодными, что Хэлла почти их не чувствовала. Одинокая мальва рдела, откинутая прочь вместе с землей.

– Нет… Пожалуйста! – Слезы замерзали на щеках. Сухие губы лопались.

Какая-то часть Хэллы понимала, что это истерика, что нужно успокоиться. Но она не могла. Она копала и рыдала, выла диким раненым зверем. Так воет лисица в ночном лесу, пугая случайных путников…

Она продолжает копать, стоя на коленях. Спина ее горбится, черные волосы частично под воротником длинного пальто, частично выбиваются наружу, они липнут к влажным щекам. Подол черного платья промок от подтаявшего снега.

Жалкое зрелище…

Жалкое, но Хэлла не должна была видеть себя так!

Она остановилась, вдыхая, и мороз расцарапал горло холодом. Хэлла подняла голову и увидела его. Среди белого полотна и серого неба он выглядел как зимний дух. Белые волосы, ледяные глаза.

– Рие, – выдохнула Хэлла тепло вместе с паром.

Он подстригся. Ему пришлось. Выжженные на виске волосы, конечно, не отросли. Поэтому теперь оба виска были выбриты, а длинная челка падала на лоб.

– Ты пришел отомстить? – почти с надеждой прошептала она. – Убей меня!

Хэлла дрожала то ли от холода, то ли от непрошедшей истерики.

– Ты здесь для этого? Убей! Это я! Это я виновата! Убей меня! Прошу! – крик полосовал глотку. Хэлла подползла к нему на коленях и грязными руками вцепилась в полы его пальто. Она смотрела умоляюще, ждала, когда вспыхнут синим зрачки, когда огонь его энергии уничтожит ее, превратив в горстку пепла, который припорошит разрытый холм Мальвы.

– Зачем? – голос Рие звучал как всегда. Чарующе. И необычно. Так звучит зима…

– Моя сестра, – Хэлла слизнула с губ слезы, – ее нет. Я не смогла ее спасти! У меня не осталось смысла, понимаешь? Ты… Ты должен ненавидеть меня! Убей меня! Ну!

– Мальва. – Рие сощурил глаза, читая надпись на надгробии. Только надпись, вот что осталось от ее сестры… – Лира сказала, она покончила с собой…

– Ее убили, – просипела Хэлла, отпуская наконец чужое пальто. Она растерянно смотрела на ладони. В углублении линий на них собралась земля.

– Кто? Ты знаешь?

– Знаю…

– И не хочешь отомстить?

– Я ничего не смогу… Никогда не могла…

– Я могу.

Хэлла вздрогнула, запрокидывая голову. Рие чуть наклонился, смотря на нее с высоты своего роста. Он мог.

– Это сделал тот, кому принадлежит кулон…

Рие чуть нахмурился:

– Ты готова рассказать, чтобы правосудие свершилось?

Хэлла с трудом кивнула. Это малая часть того, что она может. Она не верила в закон, но в правосудие бывших узников она, пожалуй, могла поверить.

Рие протянул ей руку. Хэлла взялась за нее. Она ощущалась не просто теплой, а обжигающе горячей…

* * *

Макс восстановился довольно быстро. Не без помощи Лиры. Она недовольно пыхтела, причитая, что он не следит за здоровьем, но не оставляла его без горькой настойки.

– А ты что, думал, это будет тыквенный сок? – фыркнула она, когда Макс, кривясь, пил очередной полезный отвар.

Рие вернулся домой утром как ни в чем не бывало, приветливо улыбнулся собравшимся на кухне и заявил, что ему нужны услуги парикмахера. Часть волос у него попросту отсутствовала, хотя ни синяков, ни ожогов не было. На расспросы Гэбриела и Макса он обещал ответить чуть позже. К вечеру, когда Макс окончательно пришел в себя, а Гэбриел нахохлился, заняв стул на кухне с намерением не подниматься, пока Рие не объяснится, он наконец начал рассказывать.

– В Клоаке начали пропадать дети, – сухо вещал он, – полиция бездействовала. А когда начали пропадать дети из банд, Белладонна решила послать своего помощника… Им был мой хороший знакомый, скажем так. Он тоже кирпич. Позже они обратились ко мне за помощью… Я не мог пройти мимо, как когда-то прошли мимо моего похищения… Поэтому согласился иногда прикрывать его задницу. Вот так я и примерил на себя облик Фантома. Я никого не убивал. И даже не грабил. Я пытался найти детей. И я нашел. Оставил записку, потому что понял, что кто-то следит за мной… Вот и все.

Рие скомканно поведал, что его поймал кто-то из людей Баррета, но самого Аластара он не видел. Кроме того, он упомянул, что Лобелия Хэллебор Флауэрс служит Баррету… На другие вопросы он не отвечал, хотя Макс и так более или менее понимал картину.

Вероятно, Рие не стал говорить про Голоса в доме Стоуна, потому что понимал, что до того там был его подельник. Кто мог знать, что Глиф тоже окажется одним из кирпичей? Позже Рие старался направить дело в нужное русло и разделить Глифа и Фантома, для чего и договорился с тем, «другим», чтобы уверить Гэбриела в том, что Глиф и Фантом разные люди. Ну и то, что Рие был осведомлен о том, что именно находилось в сейфе Стоуна, тоже указывало на его причастность к личности Фантома.

Впрочем, все это было так косвенно, что Макс даже не огорчился, что не понял все сразу. Да и не удивился. Последнее, правда, немного пугало: когда это творящаяся месть, скрытая под маской, стала обыденностью? Аконит приучил?

А вечером пришла Лира. Она