мне неизвестно. Ростовский говорит только: «Saxa pro diis culta» и что такая скала была «Saxum grandius».

Мы уже упомянули, что много местностей получило наименование от stabis, камень; число приведенных можно еще увеличить, например Stabigoide villa (Mon. Hist. Varm., № 246, докум. 1357 года); Paitistabs locus (в Самбии или Сембии), вблизи двух больших камней (А.Р.М. Sch., VII, р. 308, 602); Gildestabs locus (ibid., p. 396); Stabobrast, ad vadum Stabobrast pruthenice dictum (ibid., p. 298 и 599); Sarguttinstabs, qui dicitur Sarguthinstein (ibid.)[120].

Были также камни, имеющие собственные имена, в которых stabis не обозначено; например, Plausdinis doc. 1284 года, Kogonassantle lapis (Cod. dipl. Varm. I, doc. № 103); Tamissis y. Tanussis lapis (ibid., doc. 112); Mutercaupe, eyn steyn der da heizet (ibid., Reg. 183); Ubbacobe (A. P. M. Sch., VII, р. 296) не название камня, а дуба[121]. Deinde ad aliam quercum, que Ubbacobe, juxta quam grossus lapis jacet in terra.

Людвиг Юцевич напечатал в журнале «Tygodnik Petersburski» (1836, № 17, с. 105) статью из Шавельского уезда под заглавием «Kamienie litewskich bogin», которую для редкости этого журнала здесь приводим в переводе.

На берегу речки в имении Кережи лежал ряд выглаженных камней, симметрически (?) расположенных. Всего было их 14, каждый в три локтя длины. Спрошенный об их значении человек ответил: камни у древних литовцев, расположенные при реке, означали место, посвященное богиням, Dejwas Walditojes[122], власти которых, как у греков паркам, была вверена жизнь и смерть человека с тою, однако, разницей, что у литовцев было их больше и что не нить означала жизнь человека, а полотно, выделкой которого они занимались. Всего было их семь (?). Первая пряла лен из кудели, вверенной ей самим высшим божеством, «вероятно, Окопирносом» (!), и называлась Werpantiey[123]; вторая, Metantiey[124], протягивала прекрасные нити. Третья, Audietoy[125], ткала полотно, четвертая же, Gadintoy[126], прекрасными словами и рассказами очаровывала их душу до того, что все другие прекращали занятия и слушали; она же тотчас пользовалась этим и портила им полотно. От этого постигали различные несчастья того, полотно которого попало в ее руки… Пятая, Sargietoy[127], вела с последней упорную и постоянную борьбу и мешала ей в ее обманчивых рассказах тем, что приводила ее слушательницам на память героические подвиги литовцев, их победы и пр. Счастливым был тот человек, покровителем которого была Sargietoy во все время, пока Dejwa Nukirptoy[128] не отрезала полотно его жизни. Седьмая богиня была Yszskałbtoy[129], обязанностью которой было стирать отрезанное богиней Nukirptoy полотно.

Из этого полотна делали умершему рубашку.

Этим богиням были посвящены камни на берегах рек и потоков. Каждый житель имел свой отдельный камень, на котором клали жертвоприношения; воины приносили головы врагов (?) или известную часть добычи, хозяева – плоды, девицы – лен.

Сохранилась одна песня, сочиненная в честь Deiwa Yszkałbtoj, начало которой следующее:

Ой, богиня-божечок! Очисти мою жизнь, Чтобы я мог чистым явиться, Неодетым (неопрятным) не представляться в небе.

Охотнее всего собирались эти богини в лунную ночь; сев на камнях, занимались своей работой. Окрестная молодежь очень часто их видела и от них не испытывала никаких неприятностей. Но если она не оказывала им должного уважения, тогда она подвергалась наказанию, даже смерти.

Описанные камни видены Юцевичем в селе Кережи (Kierezy) Шавельского уезда, в имении Мартина Урбановича; несколько десяток лет тому назад находились такие камни при реке Шешува, недалеко от Шынолавков, имения В. Станевича, которыми выстроили фундаменты. Г-н Норейко рассказывал, что большое их количество видел в Телыпевском, Упитском и Вилькомирском уездах. Народ называет их «Dejwa (?) Akminaj»[130]. Эта статья подписана: «Л.А. Юцевич. Вильно, 1836. 26 февраля».

Оставляя в стороне литовского мужика (wiesniak) с его знакомством с греческими парками и с его хвастанием, что у греков только три, а у литовцев их больше, именно семь парок, и что греческие парки только прядут нить, литовские же и прядут, и выделывают полотно человеческой жизни, делаем только намек на то обстоятельство, что в рассказе Юцевича смешаны известия об общих священных камнях и частных, почитаемых каждым семейством отдельно. Достоверными данными считаем почитание известных камней вообще, положение на них жертвоприношений и название их Deives. Неверными же – сравнение этих deives с греческими парками, затем сообщение, что их было семь, так как это число не согласуется с общим верованием в святость числа 3, 3×3, и 3×3×3 = (3×9). Имея же в виду, что литовцы для каждого действия и занятия изображали себе покровителя, мы можем приведенные собственные имена считать достоверными, так как они все представляют собою отдельные моменты сложного действия, начиная с прядения льна до окончательной выделки полотна. А такого рода занятие принадлежало к важнейшим в жизни литовского человека. Прядение льна навело Юцевича на сравнение этих покровительниц с греческими парками, из которых Клото начинает прясть нить человеческой жизни, Лахезис прядет ее через всю жизнь, а Атропос прорезывает ее.

После окончания нашего труда я получил 22-й выпуск журнала «Mitteilungen der litauischen literarischen Gesellschaft», 1897, в котором на с. 393–395 Э. Вольтер под заглавием «Perkunastempel und litauische Opfer oder Deivensteine» поместил весьма интересные выдержки из отчетов иезуитов, одну из Annuae Litterae Soc. lesu anni 1600. Antverpiae, 1618, p. 550/1, другую из таких же Annuae Litterae ann 1605. Antv., 1618, p. 944.

Оказывается, что литовцами были почитаемы не только камни, лежащие под открытым небом и торчащие над землей, как мы до сих пор думали, но также такие, которые находились под крышей, вкопанные до равной поверхности с землей; дальше, что Юцевичем в самом деле оба рода камней были смешаны и