Шрифт:
Закладка:
Если бы целью советского проекта была секуляризация – отделение политических институтов от религиозных, снижение авторитета религии, исчезновение религии из общественной и частной жизни, – то появление индифферентных людей можно было бы считать показателем успеха этого проекта. Но, напротив, индифферентность стала теперь беспокоить партию даже в большей степени, нежели религиозная вера. Потратив десятилетия на попытки преодолеть религию, советские атеистические кадры нашли новый ответ на вопрос, почему религия является проблемой для коммунистического проекта. Отбрасывая политическую и идеологическую трактовку религии, к ней стали подходить прежде всего как к проблеме духовной жизни. Идеологическая элита перенесла центр своего внимания на духовное развитие советского общества. Последней битвой за душу советского человека должно было стать формирование «социалистического образа жизни» – поскольку политические и идеологические битвы, казалось, были уже выиграны.
Коммунистическая партия между государством и церковью: советский атеизм и социалистические обряды
Старые учреждения, старые предания, старые обычаи – великое дело. Народ дорожит ими, как ковчегом завета предков. Но как часто видела история, как часто видим мы ныне, что не дорожат ими народные правительства, считая их старым хламом, от которого нужно скорее отделаться. Их поносят безжалостно, их спешат перелить в новые формы и ожидают, что в новые формы немедленно вселится новый дух. Но это ожидание редко сбывается.
2 января 1956 г., почти одновременно с историей об «окаменевшей Зое» из Куйбышева, в ЦК КПСС поступил еще один любопытный доклад – на этот раз от главы Союза писателей СССР Алексея Суркова (1899–1983). Сурков пересказывал письмо в Союз писателей от Т. И. Кубриковой, пожилой женщины из Саратова, просившей советских писателей создать новые социалистические обряды взамен религиозных, отвергнутых революцией. По мнению Суркова, Кубрикова в своем письме демонстрировала одновременно наивность и мудрость:
Письмо это, написанное старым человеком, может на первый взгляд показаться примитивным и даже немного смешным. Но вопросы, поставленные в этом письме, все послеоктябрьские годы волнуют людей. Ведь мы на самом деле ничего не дали народу взамен красочных и действующих на воображение церковных обрядов, оформляющих рождение, брак и смерть человека697.
Сурков писал, что, поскольку Союз писателей является профессиональной организацией и не может решать подобные идеологические вопросы, он адресует их Центральному комитету партии. Но ЦК тоже не хотел поднимать вопрос об обрядах и сообщил Суркову, что «вырабатывать особые бытовые обряды и распространять их в директивном порядке нецелесообразно». Партийное руководство поручило Суркову поставить в известность Кубрикову, что «удовлетворять ее просьбу не представляется возможным»698. Этот обмен мнениями – между советской гражданкой, известным писателем и ЦК партии – позволяет наглядно увидеть, как партия понимала свою роль в духовной жизни советского общества. Ответ партийного руководства свидетельствует, что в 1956 г. проблема обрядов по-прежнему не была приоритетной, а вопрос о том, кто должен отвечать за удовлетворение духовных потребностей советских граждан, оставался нерешенным.
В начале хрущевской эпохи, когда Кубрикова писала свое письмо, для большинства советских граждан публичные церемонии, связанные со свадьбой, рождением ребенка или смертью близкого человека, сводились к бюрократической процедуре регистрации события в отделах записи актов гражданского состояния (ЗАГС). После ЗАГСа, конечно, большинство людей отмечали эти события или поминали близких дома, в кругу семьи и друзей, но поразителен сам факт, что на протяжении десятилетий присутствие коммунистической идеологии в самых важных событиях человеческой жизни было ограничено актом регистрации изменений гражданского состояния – независимо от того, шла ли речь о простом рабочем или о представителе политической элиты. Зять Хрущева, Алексей Аджубей, так рассказывал о своей женитьбе в 1949 г. на дочери Хрущева, Раде: «Хрущевым была абсолютна чужда даже мысль о свадебных церемониях. Раду и меня это только обрадовало. 31 августа 1949 года в сопровождении Василия Божко из охраны Хрущева мы пошли в районный ЗАГС и получили соответствующие печати на паспортах»699. Коммунистическая идеология, заполняя собой общественную жизнь, в наиболее важные моменты частной жизни советских людей оставалась в стороне.
При Хрущеве ситуация изменилась, причем самым радикальным образом. Для советских людей стало неприемлемо отмечать рождение ребенка, свадьбу или смерть лишь бюрократической регистрацией изменения гражданского состояния. Обряды, которые совсем недавно считались бессмысленными пережитками старого быта, теперь стали стимулом создания новых ритуальных пространств, услуг, материальных атрибутов, обрядового искусства и песен, подготовки профессионалов и разработки методик и, конечно, изобретения самих социалистических обрядов. Если в начале хрущевской эпохи, когда Кубрикова писала свое письмо в Союз писателей, социалистическая обрядность все еще считалась неважным вопросом, от которого можно было с легкостью отмахнуться, то к тому времени, когда Брежнев сменил Хрущева на посту Первого секретаря ЦК КПСС, социалистическая обрядность стала восприниматься как одно из важнейших средств партии в борьбе с религией и, соответственно, как центральное звено идеологической работы. Борясь с идеологическим вакуумом, угрожавшим советскому обществу, идеологический истеблишмент уверовал, что перспективы атеистической работы зависят от того, насколько успешно коммунистическая идеология выполнит пожелания обычных советских людей, таких как Кубрикова.
Один из центральных сюжетов модерности – история о том, как забота о людях из рук церкви переходит к государству700. Эта трансформация подчеркивается изменениями ритуалов перехода. В случае советского общества перемены были более стремительными и радикальными, чем где-либо в Европе701. Если до революции духовенство и религиозные учреждения отвечали и за административные, и за обрядовые аспекты важнейших событий жизненного цикла, то после революции, когда большевики создали бюрократические органы для регистрации изменений гражданского состояния, рождение, брак и смерть перешли в юрисдикцию государства702. Эти перемены стали важнейшим компонентом партийной программы секуляризации. Новый режим постановил, что «брак, совершенный по религиозным обрядам и при содействии духовных лиц, не порождает никаких прав и обязанностей для лиц, в него вступивших, если он не зарегистрирован установленным порядком», а правовой статус получали только акты гражданского состояния, зарегистрированные в отделах ЗАГС703. Отобрав у религиозных учреждений документирование рождений, браков и смертей, большевики стремились подорвать символическую власть религии и вытеснить ее на обочину общественной жизни. Эту цель открыто поставил заместитель народного комиссара юстиции РСФСР Николай Крыленко, описывая новое законодательство как оружие, чье острие направлено против церковного брака, чтобы разрушить его авторитет в глазах масс704. В то же время ЗАГС как орудие секуляризации носил скорее деструктивный, чем конструктивный характер. ЗАГС оставался прежде всего бюрократическим органом, который просто регистрировал изменения гражданского состояния, – процесс, эффектно отображенный в фильме Дзиги Вертова «Человек с киноаппаратом» (1929), где была показана очередь людей в ЗАГСе, регистрирующих свадьбы, рождения, разводы, смерти и быстро сменяющих друг друга. Роль ЗАГСа, таким образом, состояла в том, чтобы осуществлять советские правовые нормы, а не в том, чтобы торжественно проводить обряды перехода или наполнять жизнь смыслом.
