Хэла молчала, ей было плевать на шутки мага, потому что паника, расползавшаяся внутри, как раковая опухоль, пугала до жути.

— В общем, они сделали очень плохой призыв и они это поняли, но, — Верлеас снова стал серьёзным. — Понимаешь, для призыва серых у магов всегда есть кровь дома, которому призывают серых. Но чтобы призвать ведьму, нужна кровь кого-то одного. Чистая. В данном случае кровь достопочтенного Рэтара Горана. Они сделали призыв, призвали тебя, использовали кровь, а потом — надо было убить тебя, и пойти за новой кровью к ферану Изарии. А это очень и очень страшная история. У такого как он, просто так кровь не попросишь. Да и все знают, как он относиться к призыву. Да и башня ему должна. И не один раз.

Верлеас налил себе ещё вина.

— Поэтому скорее всего маги просто испугались. Хотя может толком и не поняли, что ты умирала. В любом случае, вылечили тебя и подумали, что этого будет достаточно. Отдадут тебя Горанам и ты станешь их проблемой.

— Так моя необычная для чёрных ведьм сила — это следствие того, что я мёртвый призыв? — уточнила Хэла. — И вот это — она лечит, вместо калечит и прочая ерунда…

— Узнать подробности можно было бы в полной версии книги, — ответил маг. — Но на самом деле, вот это "чёрные ведьмы всегда злые" — такие пустые старческие предрассудки. Ведьмы становятся злыми, потому что их за людей не считают, а сила в них есть. Тем более они рождают тени, а тени питаются злобой, раздорами, болезнями, смертью. Конечно ведьма предпочтёт быть в ладу со своими тенями, будет их приумножать, чтобы быть здоровой и сильной, чем вставать с ними в противодействие ради того, чтобы делать хорошее, но при этом всё равно на неё будут смотреть как на грязь, плевать и слать проклятия в спину.

Хэла слегка повела головой, понимая слова мага. Ей действительно тени были намного ближе, чем какой-то эфимерный “свет” внутри той же Милены. Тени давали Хэле силу, наговаривая злые заговоры или убивая, она чувствовала себя намного лучше, чем когда приходилось лечить, отгонять смерть или давать жизнь. Последнее так вообще её выворачивало наизнанку.

— Ты ещё не достигла и трети своей силы, — сказал тихо маг, рассматривая её.

— Что? — эти слова она понять не могла. Ей казалось, что убивать людей пачками всего лишь щёлкая пальцами это уже потолок.

— Да, — кивнул маг. — Расскажи, что необычного ты делаешь? Ну, кроме лечения тех, кто почти умер. Да, я знаю про Роара. И он ведь не единственный?

— Нет.

— Что ещё ты можешь?

— Я, — ведьма насторожилась и осеклась.

— Давай, ну чего ты боишься? — почти простонал Верлеас. — Хочешь, залезь мне в голову и узнай, что я думаю на самом деле.

— Нить, — решилась сказать Хэла. — Я могу сплести нить. Но я не знаю, как у меня получается. Мне кажется дело в Рэтаре.

— Ты плетёшь небесную нить? — и он был очень удивлён, нет, поражён, просто силился не показать этого. — Много?

Ведьма слегка качнула головой в бок, давая понять, что не знает, что сказать.

— Вот бы книгу достать, — удручённо фыркнул Верлеас. — Смотри. Маги, работают с тем, чего нет, но могут благодаря силе создать что-то из ничего. Понимаешь? Например, подумай о чём-то небольшом. Дай мне руку.

Женщина нахмурилась, с недоверием глядя на протянутую магом руку.

— Хэла, — закатил глаза мужчина. — Если бы хотел или точнее мог, я бы давно тебя заполучил. Дай мне руку, ведьма. И подумай о чём-нибудь маленьком, что тебе привычно и что хотела бы получить.

Женщина протянула ему руку, вкладывая пальцы в его лежащую на столе ладонь. Верлеас закрыл глаза. Почему-то в голову пришли серёжки гвоздиками, которые папа ей подарил на шестнадцатилетие. И в следующее мгновение смотрела, как маг словно фокусник запустил руку в никуда, а потом вытащил что-то, а потом положил на стол два маленьких гвоздика с фианитами цвета бирюзы.

— О, боже, — ведьме на глаза навернулись слёзы.

— Такие? — поинтересовался он, вглядываясь в два серебряных гвоздика. — Что это?

— Серьги, в уши, — она невольно поднесла руку к мочке уха. — Украшение. Это мои? Или…

— Я не знаю, — честно признался Верлеас. — Так же с призывом. Вполне возможно, что это подобное. Что магия создала это из ничего, опираясь на твои воспоминания, твои мысли. А призыв делает образ основываясь на крови.

— Постой, в смысле? — Хэле показалось, что она сейчас словит паническую атаку. — Там может быть моя копия осталась, в моём мире?

— Прости, — с сожалением повёл головой маг, а ведьма фыркнула, потом зажмурилась и обняла руками лицо, пытаясь себя унять.

— Так. Стой, — в голове у неё всплывали десятки вопросов. — А при чём здесь мёртвый призыв и моя сила, а точнее её треть? Как то, что ты сейчас сделал, связано? И что вообще мне должно было это сказать?

— Ведьмы, в отличии от магов, работают с тем, что есть, — к удивлению Хэлы Верлеас говорил достаточно спокойно, видимо понимая её состояние. И она была ему благодарна за это. — Часто маги упускают из виду силу, которая имеет совсем иное предназначение. Вещественные ошибки. Я не знаю, как объяснить, но ты должна меня понять. Наша сила просто разная. Но это не значит, что ты слабее меня изначально. Скорее всего даже совсем нет. Я думаю, что серые и простые люди, в которых просыпается магия — они одинаковы. Просто одни учатся, а другие нет. И маги — только мужчины, а ведьмы — это всегда призыв, всегда женщины. Не бывает мага, с силой ведьмы. Но ты — ты ведьма с силой мага, точнее с силой превосходящей силу мага. Пока маги творят заклинание — ты, как и любая, другая ведьма, способна оборвать его всего лишь словом. Понимаешь? Правильным словом.

— Маги не учат ведьм, потому что бояться их, — заключила ведьма.

— Да, — подтвердил Верлеас. — До безумия.

— Как узнать, что я могу? — спросила Хэла. — Ну, кроме как… или можно прочесть… книгу?

— Одна такая лежит в рабочей комнате первого мага башни Хангыри, — ответил маг. — Я видел её.

— И её нельзя прочесть? — нахмурилась ведьма, и маг мотнул головой. — Запрещено? Или можно же наверняка как-то попасть в кабинет первого мага, прочитать украдкой?

— Маги попадают туда только дважды, — вздохнул Верлеас. — Первый раз, когда из учеников становятся магами и дают слово верности первому магу и крови великого эла. А второй раз, когда решают