Гитлер промаялся до утра, ожидая подробного отчета от Шуленбурга. Он не мог отложить выяснение отношений со Сталиным на неделю. Договоренность с Москвой была нужна немедленно, потому что без этого он не рисковал напасть на Польшу. Если бы Англия, Франция и Россия объединились, Гитлер не решился бы выступить. А генералы напоминали, что время уходит: начинать войну надо в последних числах августа. Сентябрьские дожди могут сорвать план военной операции.

Днем 20 августа, в воскресенье, Гитлер не выдержал и написал Сталину личное письмо:

«1. Я искренне приветствую заключение германо-советского торгового соглашения, являющегося первым шагом на пути изменения германо-советских отношений.

2. Заключение пакта о ненападении означает для меня закрепление германской политики на долгий срок. Германия, таким образом, возвращается к политической линии, которая в течение столетий была полезна обоим государствам. Поэтому Германское Правительство в таком случае исполнено решимости сделать все выводы из такой коренной перемены.

3. Я принимаю предложенный Председателем Совета Народных Комиссаров и Народным комиссаром СССР господином Молотовым проект пакта о ненападении, но считаю необходимым выяснить связанные с ним вопросы скорейшим путем.

4. Дополнительный протокол, в котором заинтересовано Правительство СССР, по моему убеждению, может быть, по существу, выяснен в кратчайший срок, если ответственному государственному деятелю Германии будет предоставлена возможность вести об этом переговоры в Москве лично. Иначе Германское Правительство не представляет себе, каким образом этот дополнительный протокол может быть выяснен и составлен в короткий срок.

5. Напряжение между Германией и Польшей сделалось нетерпимым. Польское поведение по отношению к великой державе таково, что кризис может разразиться со дня на день. Германия, во всяком случае, исполнена решимости отныне всеми средствами ограждать свои интересы против этих притязаний.

6. Я считаю, что при наличии намерения обоих государств вступить в новые отношения друг с другом не целесообразно терять время. Поэтому я вторично предлагаю Вам принять моего Министра иностранных дел во вторник, 22 августа, но не позднее среды, 23 августа.

Министр иностранных дел имеет всеобъемлющие и неограниченные полномочия, чтобы составить и подписать как пакт о ненападении, так и протокол. Более продолжительное пребывание Министра иностранных дел в Москве, чем один или максимально два дня, невозможно ввиду международного положения.

Я был бы рад получить от Вас скорый ответ».

От себя Риббентроп отправил отдельную телеграмму послу Шуленбургу:

«Пожалуйста, сделайте все, что можете, чтобы поездка состоялась».

В тот же день, 20 августа, французский посол в Варшаве предпринял последнюю попытку уговорить Польшу согласиться пропустить советские войска через свою территорию. Польское руководство ответило отказом, опасаясь, что Красная армия уже не уйдет. Маршал Рыдз-Смиглы сказал французскому послу:

— С немцами мы рискуем потерять нашу свободу, с русскими же мы потеряем нашу душу.

Польское руководство в те критические дни оказалось не на высоте. В Варшаве не поняли, что Франция и Англия не готовы к войне с Германией, их поддержка носит моральный характер (см.: Яжборовская И., Яблоков А,, Парсаданова В. Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях). 10 мая министр иностранных дел Бек встретился с первым заместителем наркома Потемкиным, который был в Варшаве проездом, и сказал, что в случае немецкого нападения Польша хотела бы опереться на Советский Союз.

В Москве расценили его слова как свидетельство полного разрыва отношений между Польшей и Германией. В этой ситуации не слабая Польша, а сильная Германия представлялась перспективным партнером. От союза с Польшей ничего нельзя получить. Сближение с Германией сулило серьезные геополитические приобретения.

21 августа военные переговоры в Москве начались в одиннадцать утра и закончились примерно в половине шестого вечера. Англичане и французы уже знали, что уговорить поляков не удалось, но надеялись продолжить переговоры с русскими.

Впрочем, Ворошилов сразу предупредил, что если ответы на поставленные им кардинальные вопросы будут отрицательными, то советская делегация не видит смысла в продолжении переговоров. Тем более, что некоторым членам советской делегации нужно отправляться на осенние маневры.

В три часа дня Молотов принял Шуленбурга, который вручил письмо Гитлера Сталину. Молотов доложил о письме Сталину. Слова Гитлера о готовности подписать совместный протокол было достаточно.

Сталин согласился пойти на переговоры с Гитлером в последнюю минуту, и фюрер вынужден был принять сталинские условия.

Едва Шуленбург успел составить отчет о посещении Молотова, как его вновь вызвали к Молотову, чтобы вручить ответ Сталина с согласием принять Риббентропа:

«Благодарю Вас за письмо.

Надеюсь, что германо-советское соглашение о ненападении создаст поворот к серьезному улучшению политических отношений между нашими странами......

Советское правительство поручило мне сообщить Вам, что оно согласно на приезд в Москву г. Риббентропа 23 августа».

Посол Шуленбург немедленно шифровкой сообщил в Берлин, что Кремль готов принять нацистского министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа в Москве. Гитлеру передали телеграмму посла в тот момент, когда фюрер с многочисленной свитой сидел за столом. Прочитав телеграмму, он пришел в необыкновенное возбуждение, вскочил, воздел руки к небу и воскликнул:

— Это стопроцентная победа! Ну, теперь весь мир у меня в кармане! И хотя я никогда этого не делаю, теперь выпью бутылку шампанского!

«И он пил алкоголь!! — писал Шуленбург своей верной подруге Алле фон Дуберг. — Будто бы второй раз в жизни.

Я пишу тебе об этом затем, чтобы по крайней мере ты знала, кто одержал эту стопроцентную победу. Невероятно быстрое подписание договора господином фон Риббентропом оказалось возможным только потому, что все было подготовлено заранее; и успех был обеспечен...

Это дипломатическое чудо... Мы добились за три недели того, чего англичане и французы не могли достичь за многие месяцы!»

Нарком Ворошилов закрыл переговоры, обнадежив партнеров словами, что, если английская и французская Миссии получат от своих правительств другие ответы, работу можно возобновить. Но все было кончено.

22 августа, когда в Москве готовились встретить Риббентропа, французский генерал Думенк попросил приема у Ворошилова. Французы предлагали найти способ подписать какой-то документ. Ворошилов ответил, что все равно Франция и Англия не делают никаких реальных предложений:

— Если бы они были, я убежден, что за какие-нибудь пять-шесть дней можно было бы закончить всю работу и подписать военную конвенцию.

Через два дня Ворошилов, провожая западные миссии, вдруг сказал:

— Выходит, нам следовало бы завоевать Польшу, чтобы предложить ей нашу помощь, или на коленях попросить у поляков соизволения предложить им нашу помощь? Наше положение было невыносимым.

Братство, скрепленное кровью

22 августа Гитлер подписал короткий документ: «Я предоставляю