Шрифт:
Закладка:
Слушая праздную болтовню друга, Малиновский легко разгадал его замысел: не хочет Дмитрий вот так, с ходу, начинать главную тему, ведёт «артподготовку», настраивается.
Выпили по второй и почти сразу же — по третьей, на морозе водка почти не «брала». Наконец Штоляков заговорил:
— Знаешь, Родион, хочу с тобой пооткровенничать. Тема разговора не телефонная. Да и на кухне не безопасно, сам знаешь. Теперь смекаешь, зачем я увязался с тобой на природу?
«Вот тебе и рыбалка, вот тебе и отдых, — подумал Малиновский. — Куда сбежать от всего этого? В космос, что ли? Да и там достанут».
Однако загадочное вступление старого друга разожгло любопытство. Что он там собирается поведать?
— Хочу сказать тебе, Родион, со всей прямотой: не завидую я тебе, ей-ей, не завидую, — серьёзно, без ёрничества заговорил тот. — Спросишь, чему не завидую? А тому, что ты не просто министр, а министр обороны. Спросишь, отчего? Отвечаю: оттого что ты министр обороны у великого баламута и авантюриста Хрущёва. Это ведь только видимость, что Никита прочно сидит в своём кресле, — он скоро неминуемо С него слетит.
— Это слухи или факты? — спокойно поинтересовался Малиновский.
— Погоди, будут тебе и факты. А пока пораскинь мозгами: ты что, не видишь, что над этим клоуном вся планета потешается? Как он только не куролесил: совнархозы выдумал, партию на две части разделил — на сельскохозяйственную и промышленную, военно-морской флот загубил — корабли автогеном порезал, офицеров и генералов в свинопасы определил. Военные базы, гордость и силу нашу, — и Петсамо, и Порт-Артур чужеземцам подарил, Крым Украине под стаканчик перцовки отдал... А внешняя политика! В ООН перед всем честным народом башмаком стучит. Стыдоба! Страну своим рылом позорит! Культ личности, видите ли, развенчал... Ему за это наша интеллигенция осанну поёт! А как он раздул свой собственный культ! «И лично, дорогой Никита Сергеевич, и лично, и лично...» Тьфу! Безграмотный мужик распутинского толка, пройдоха и интриган, клеймо негде ставить! Хвалу ему воздают: репрессии осудил, Сталина заклеймил, людей из лагерей вызволил. А он что, в сторонке стоял, когда их в лагеря эшелонами гнали? На одной только Украине, где он тогда партийным божком был, сколько было арестовано с его личной резолюцией? Десятки тысяч! А теперь напялил на себя овечью шкуру! Расчёт нехитрый: всё на Сталина свалить, а самому чистеньким остаться.
— Интеллигенция благодарна ему за «оттепель», за то, что хоть глоток свободы ей дали, — задумчиво произнёс Малиновский. — И ведь вызволил же он невиновных из ГУЛАГа.
— Интеллигенция! — презрительно хмыкнул Штоляков. — Да ей, этой твоей интеллигенции, лишь бы разрешили из подворотни свободно полаять! Ты, поди, знаешь, как в прошлом истинная русская интеллигенция себя вела. Всегда была в оппозиции к власти. При живом царе. А наша? Сталину фимиам курила, а теперь с грязью смешала. А помнишь, какие дифирамбы создавались?
И он вполголоса пропел:
Сталин — наша слава боевая,
Сталин — нашей юности полёт!
С песнями, борясь и побеждая,
Наш народ за Сталиным идёт!
Вот что сочиняла твоя интеллигенция. И готова была Сталину сапоги лизать. А ныне? Мёртвого льва и осёл может лягать. Да что там интеллигенция! В этом хоре главным солистом кто был? Хрущёв! Слышал, наверное, как он говаривал, когда ему безбожно льстили: «Вот вздумали: Сталин — Хрущёв... Да Хрущёв говна Сталина не стоит!» И верно ведь! Где он только не повторял этот свой афоризмик! А в топтании Сталина его никто не обскакал. Правду с ложью, реальность с мифом смешивал и этой адской смесью поливал усопшего! А твоя творческая интеллигенция этим восхищалась, визжала от радости да гимны слагала, теперь уже в честь мудрейшего и «народнейшего» Никиты Сергеевича.
Штоляков передохнул и глотнул из стаканчика.
— А как он шельмовал всё, что было сделано до него! Забыл начисто, что победили мы Гитлера при Сталине. И восстановили страну, которая в руинах почти вся лежала, тоже при Сталине. А что он сам-то сделал, Никита, что? Болтовнёй своей уже всех достал. Доклады по восемь часов читает, да не читает, а по слогам бредёт, спотыкается на каждом слове. А оторвётся от текста — и поехало: «Мы вам покажем кузькину мать», «Мы не лаптем щи хлебаем», «Они там, в Америке, ноздрями мух давят», «Эйзеньхауэру нужно было быть не президентом, а заведующим детским садом», именно так — Эйзеньхауэру, через мягкий знак. А после этого бреда возьмёт да и сказанёт: «Ну, я тут оторвался чуток от текста. Вот вижу, иностранные корреспонденты, как мыши, забегали, к телефонам рвутся, чтобы скорее в свои газетёнки сообщить: Хрущёв сказал так, Хрущёв сказал этак. Им сенсаций подавай, побольше жареного, продажным шкурам! Пора вам, господа борзописцы, перестать брехать да выть на луну, как волки воют. Если мы уж самого Господа Бога за бороду взяли, то вас тем более, только не за бороду — у вас её нет в наличности, — а за жабры возьмём, так что и не пикните супротив нас!» — Штоляков, почти дословно повторив Хрущёва, негодующе плюнул:
— Вот кто нами правит, Родион, — он вызывающе посмотрел на Малиновского. — А ты у него министр!
— Да и ты ведь не рядовой сотрудник, — усмехнулся тот. — Правителей в нашей системе, как и родителей, не выбирают. К тому же, учти, министр я не у него, а у народа.
— Наивно рассуждаешь!
— Ты больше не пей, Дима, — почти ласково предостерёг Малиновский. — А то самим собой не сможешь управлять.
Тем не менее Штоляков упрямо опрокинул ещё одну стопку и усмехнулся:
— Надеюсь, до дому меня доставишь в целости и сохранности?
— Это не проблема.
— Анекдот армянского радио слыхал? — вновь завёлся Штоляков. — Армянское радио спрашивают, можно ли завернуть в газету слона. Ответ: конечно, можно, если в газете напечатан доклад Хрущёва.
Малиновский прежде слыхал этот анекдот, но всё же не удержался сейчас, чтобы не рассмеяться.
— Так ты, Дима, и есть, насколько я знаю, один из тех, кто ему эти доклады готовит.
— Каюсь, Родион, каюсь. Самого себя за это ненавижу.
— Вот видишь, все мы не ангелы. Сами творим себе кумира для того, чтобы
