на нее, нужно действовать хладнокровно. Просто пригласить ее на свидание и на этом остановиться». Он сказал: «Люк, засунь в задницу свое хладнокровие. Ты и так уже вел себя с ней как долбаный придурок. Довел ее до того, что она уволилась. А она была превосходной барменшей, так что большое тебе спасибо. Скажи ей честно о том, что чувствуешь. Судя по тому, что ты говоришь, ты в долгу перед ней».

– Это невероятно, – тихо произносит Джо.

– Итак, когда я говорю, что думал о том, захочешь ли ты сходить когда-нибудь пообедать… – Лукас переводит дух и продолжает: – Вот о чем я действительно думаю: надеешься ли ты, как я, что у нас будет одно из тех первых свиданий, которые длятся дни и ночи? И не только из-за страстного желания, но и потому, что мы не можем вынести разлуку.

Леди за нашим столиком громко вздыхают, а я заливаюсь краской.

– Вот что я на самом деле подразумеваю под обедом: хотела бы ты, чтобы я снова в спешке снял с тебя майку? Но на этот раз не потому, что она смочена мочой стриптизера?

Я хохочу.

– Ребята, похоже, вам есть что вспомнить, – бормочет Рэв.

– Я думаю о том, захочешь ли ты, чтобы мы проводили так много времени вместе, что было бы лучше приобрести нашу собственную квартиру. Разумеется, с комнатой для Кита.

– Кто такой Кит? – громким шепотом спрашивает Клем.

– Моя собака, – отвечает Лукас.

– О, извини, я подумала, что у тебя есть брат-идиот или что-то в этом роде. Продолжай, – говорит Клем, в то время как Рэв закрывает ей рот ладонью.

– Тот, о ком ты подумала, у меня тоже имеется, – говорит Лукас.

– А как насчет комнаты для Джемми? – осведомляюсь я.

– И Джемми, само собой.

Лукас делает паузу.

– Я думал о том, захочешь ли ты, чтобы кто-то застегивал тебе молнию на платье перед вечерним выходом в свет. Захочешь ли, чтобы был кто-то, кого можно позвать первым в кризисной ситуации. И можно было бы кому-то послать сообщение, чтобы принес жареную рыбу с картошкой, когда тебе будет некогда приготовить обед. И чтобы кто-то сидел в углу во время визита к твоей семье и говорил твоим родным, как им повезло, что у них есть ты. А еще о том, захочешь ли ты, чтобы кто-то принес тебе аспирин, когда у тебя простуда. И о том, что если тот дерьмовый комик когда-нибудь приблизится к тебе на десять шагов, то я дам ему по морде. Честно говоря, если я его увижу, то, вероятно, сделаю это независимо от того, буду ли твоим бойфрендом. Просто потому, что он полное дерьмо и ему причитается. И ни один суд на свете не признает меня виновным.

Мои друзья аплодируют и кричат: «Слушайте, слушайте!» Лукас берет меня за руку, его теплые пальцы охватывают мою ладонь.

– Я думал о том, Джорджина, смогла бы ты вообразить, будто снова в меня влюблена так, как я влюблен в тебя. И поскольку ты – лучшее, что было у меня в жизни, не могла бы ты дать мне шанс попытаться стать лучшим, что было у тебя в жизни?

– О господи! – Я и смеюсь, и плачу, и, кажется, все остальные тоже. Кроме Рэва, который бормочет:

– Ура! Планка только что поднялась на высоту, недостижимую для всех нас, остальных.

Я встаю, поправляя тиару:

– Я хочу все, о чем ты сказал. Спасибо тебе. Предложение принимается, особенно та часть, где ты забегаешь в лавочку за жареной рыбой с картошкой.

– Ну как, я смутил тебя? Кажется, я добился только того, что смутился сам.

– Ты… – Я запинаюсь, так как трудно объясняться в «Лескар», в этой маленькой нетерпеливой компании. – Честно говоря, это все, чего я могла когда-либо желать. Ты – все, чего я когда-либо желала.

До сих пор я не смущалась, но когда наступил момент «И-Тут-Мы-Целуемся»… При зрителях? Это другое дело.

Мы неуверенно переглядываемся, и Лукас говорит:

– Извините нас на минутку, пожалуйста.

Он протягивает мне руку, и я позволяю увести себя из паба. Мы выходим в арктический холод улицы. Лукас поворачивается, притягивает меня к себе и целует со страстью, которая все еще кажется мне неожиданной. В этом поцелуе есть весть: это то, чего он ждал и хотел сделать, и теперь демонстрирует, как сильно этого хотел. Я чувствую в этом поцелуе все наше будущее.

Я отвечаю на поцелуй Лукаса столь же страстно, запустив пальцы в его волосы. На этот раз мне не нужно ни убеждать его, ни предаваться пустым надеждам. Я думала, ничто не может сравниться с тем, что мы чувствовали, когда были тинейджерами. Но я ошибалась. На этот раз лучше. Теперь мы уже не чистые листы – мы взрослые, которые написали, кто мы, и решили, кем хотим быть. Мы приносим теперь гораздо больше друг другу и хотим разделить это.

Когда мы отрываемся друг от друга, Лукас кивает на дверь:

– Извини, но есть предел тому, что я готов делать при публике. Я не настолько современен.

– Я тоже, – смеюсь я. – Я застряла в… думаю, 2005-м. Этот год был для меня великолепным!

– И для меня, – говорит он. – Господи, Джорджина, я скучал по тебе. Почему ты мне не позвонила? – Лукас берет меня за плечи. – Все, что тебе нужно было сделать, – это сказать, что ты хочешь, чтобы я был рядом. И я бы примчался.

– Но ты же вернулся в Ирландию!

– Когда ты меня спросила, я только сказал так. Хотел дать понять, что не собираюсь… ну, ты знаешь… маячить перед тобой и сохнуть. Преследовать тебя, как Хитклиф. Я думал, это ясно – что я буду ездить туда-сюда. Я полагал, что моя речь о том, как я был безумно в тебя влюблен, была достаточным доказательством. Если ты в нем нуждалась.

– Был влюблен в меня двенадцать лет назад.

– А почему это должно было измениться? Ничего не изменилось. Нет, на самом деле изменилось. Теперь я люблю тебя даже сильнее, чем тогда.

Мы с Лукасом собираемся снова поцеловаться, но он колеблется.

– Должен сказать, что я всего в одном поцелуе от того, чтобы предложить: давай отменим празднование дня рождения. Но это было бы невежливо по отношению к твоим друзьям. Давай отложим этот поцелуй на потом?

Я со смехом соглашаюсь. На потом. Я едва могу поверить, что это время придет. Но на этот раз оно действительно придет.

Повернувшись, мы возвращаемся в паб, держась за руки.

– Думаю, ты остаешься, Лукас. – Рэв ставит перед