качество его статей, по всеобщему мнению, резко снизилось. К тому времени он успел заслужить уважение, необыкновенное для редактора или, скорее, автора передовиц пригородной газеты, но теперь он навлек на себя почти столь же необычайный для такой незаметной мишени шквал насмешек. Одна из национальных газет окрестила его «лавгроувским провидцем» и печатала о нем сатирические статьи, иллюстрированные карикатурами. Лавочники, учителя и дети из школы странно на нас смотрели, а худшие из них спрашивали, как поживает наш отец. Мы не вполне отдавали себе отчет в том, насколько далеко зашли эти публичные издевки и какие подозрения они вызывали, пока практически в конце лета добрый мистер Пеннингтон, член парламента с волнистой прядью каштановых волос на лбу, не написал маме письмо, в котором попросил принять его в какой-нибудь час, когда папы, скорее всего, не будет дома. Он напомнил ей, что не раз доказывал, какие горячие дружеские чувства питает к моему отцу, и добавил, что не стал бы обращаться к ней с этой просьбой без веской причины. Она ответила, чтобы он приезжал в любой удобный ему день и час. В то время папа очень часто где-то пропадал, а когда приходил, сидел в своем кабинете, и, если бы мама приняла гостя, он бы об этом никогда не узнал. Мама, что характерно, радостно гадала, какую новую престижную работу мистер Пеннингтон нашел для папы и почему он хочет, чтобы она узнала о ней первой.

Когда мистер Пеннингтон приехал, мама, к его замешательству, приняла его вместе со мной. Но она не мыслила себя отдельно от своих детей, она могла сказать: «Да, я была совершенно одна» о каком-нибудь случае, когда мы вчетвером находились рядом. Мистер Пеннингтон очень пристально посмотрел на меня и сказал: «Мисс Роуз этот разговор покажется скучным», но я с невозмутимым видом осталась, так как опасалась, что такой близкий к власти человек мог снова вовлечь папу в какую-нибудь героическую авантюру, оставив тем самым маму и всех нас без средств к существованию. Но оказалось, что мистер Пеннингтон пришел совсем по другому поводу. Он принес свернутые в трубку машинописные листы, разложил их на коленях и спросил:

– Миссис Обри, вам не кажется, что вашему мужу не помешало бы отдохнуть?

– Да, конечно, – с воодушевлением ответила мама, надеясь, что вернулись былые времена и папу собираются пригласить в какой-нибудь великий дом.

– Куда вы могли бы его отправить? – спросил мистер Пеннингтон.

– О… Понимаю. Это сложно. Иногда я вожу своих девочек и сына на море, но муж всегда отказывается ездить с нами.

– Разве у него нет родни в Ирландии?

Мама замялась и сразу приобрела усталый вид.

– Есть. Но все родственники, которых он любил, умерли. Туда он поехать не может.

– Подумайте, нет ли других мест, куда он мог бы отправиться? Туда, где ему предоставят полный покой? Полный покой. Послушайте, миссис Обри. Вы знаете, что я испытываю к вашему мужу самые дружеские чувства. Я не забыл и никогда не забуду день, когда мисс Роуз… – он очень ласково посмотрел на меня, – …и ее отец пришли в Палату общин и ваш муж сделал мне предостережение, от которого я едва не отмахнулся, и, если бы мы с дядей к нему не прислушались, это привело бы к страшным последствиям. Право, я абсолютно неверно его понял. Впоследствии для меня стало откровением, что с человеком может случиться нечто подобное и он может так неверно истолковать то, что происходит. Право, это стало для меня уроком. Так вот, сегодня я пришел к вам из благодарности к вашему мужу. Полагаю, вы знаете, что наша маленькая группа заказала ему короткий памфлет на тему будущего. Будущего Европы и нашей внешней политики.

Несколько недель назад мы заметили, что папа дни напролет что-то непрерывно писал, но об этом памфлете он нам не рассказывал. Без сомнения, ему заплатили аванс и он уже проиграл все деньги.

– Так вот, я не могу его опубликовать. Правда не могу. До сих пор я восхищался каждой написанной им строчкой, и я думаю, что после смерти его причислят к классикам. Но, миссис Обри, это я не могу опубликовать. Ему нужен отпуск. Долгий отпуск.

– Я понимаю, что вы пытаетесь до меня донести, – сказала мама. – Но я нахожу очень странным, что нечто, написанное на такую туманную тему, как будущее, о котором никто не может сказать, прав автор или ошибается, вызывает у вас столь бурные чувства. Что именно из написанного моим мужем вас так встревожило?

– Миссис Обри, да и мисс Роуз, я надеюсь, вы простите меня, если я скажу вам, что это самые ужасные вещи.

– Расскажите же, что он написал.

– Ну, вряд ли эти подробности развеселят дам.

– Дамы намного меньше привыкли к веселью, чем полагают господа, – ответила мама. – Пожалуйста, расскажите нам, что было в памфлете.

– Ну, начинается памфлет хорошо. Так говорится, что государству опасно давать больше полномочий, чем необходимо, чтобы поддерживать общественные институции вроде армии, флота, полиции и почтовой системы, которые невозможно регулировать усилиями отдельных граждан. Пока все отлично. С этим я и мои друзья согласны. Социализм – это ужасно, – сказал он, неожиданно вскинув голову и глядя на маму, словно большой пес, которому показалось, что он услышал грабителей. – А далее мистер Обри углубляется в теорию. Я в этом не силен. Но дядя говорит, что тут все правильно. Ваш муж пишет, что наказать государство гораздо сложнее, чем отдельных граждан, и что нет никаких оснований предполагать, будто государство, если дать ему столько же свободы, сколько гражданам, с меньшей вероятностью станет совершать преступные поступки. Единственный способ контролировать государство – это оставить в руках граждан столько власти, чтобы государству было невыгодно игнорировать их желания. Если пренебречь этой предосторожностью, то случится беда. Ну, до сих пор все неплохо.

– Да, кажется, я могла бы понять это, если бы захотела, – сказала мама.

– Но потом, право, миссис Обри, потом ваш муж совершенно сходит с рельсов. Он пишет, что если мы дадим государству слишком много власти, то вернемся к варварству. В настоящее время государство подвергает людей вроде Чарльза Писа полицейскому преследованию, потому что опыт веков научил обывателей, что грабить и убивать плохо. Но когда государство станет достаточно сильным, чтобы пренебрегать рядовыми обывателями, государственная служба, или, если угодно, бюрократический аппарат, привлечет к себе самых дерзких преступников, поскольку, став чиновниками, они смогут грабить и убивать, не боясь очутиться в Уормвуд-Скабсе или Дартмуре[105]. Вскоре вся полиция будет состоять из одних чарльзов писов, которые вместо того, чтобы работать, станут отлавливать и бросать в тюрьму тех, кто продолжит осуждать грабежи и убийства. Миссис Обри, если мы что-то и знаем наверняка, так это то, что мир становится все лучше и лучше. Существует такое понятие, как закон прогресса. Ваш муж черным по белому пишет, что мы движемся не вперед, а назад. Он пишет, что цивилизация рухнет. Вместо того чтобы распространяться, она отступит. Он пишет, что обыкновенные преступники захватят одну страну за другой.

– Что ж, не исключено, что так все и произойдет, – заметила мама.

– О, миссис Обри, неужели вы с ним согласны! Он имеет в виду не Соединенные Штаты, Южную Америку или Австралию, что было бы еще куда ни шло, ведь там полно всякого сброда. Он пишет, что это может случиться в Европе. А еще дальше он пишет самые невероятные вещи о войнах, которые у нас начнутся после того, как к власти придут преступники. Он пишет, что это непременно произойдет, потому что, когда эти преступники полностью искоренят сопротивление у себя в странах, им понадобится другой предлог для убийств, и они найдут его в войне; и, кроме того, ими будет двигать экономическая необходимость, потому что после того, как они украдут в своих странах все, что скопили