Пример такого обращения дал сам А. С. Пушкин, нарисовавший идеальные русские типы, из которых особое внимание он уделяет Татьяне Лариной. Татьяна русская душою постигает пародийность и пустоту Онегина и осуществляет в себе нечто высшее, чем романтическая похоть — нравственный идеал. Именно в сознании нравственного закона — причина её отказа быть с Онегиным.

«Повсюду у Пушкина слышится вера в русский характер, вера в его духовную мощь, а коль вера, стало быть, и надежда, великая надежда на русского человека», — говорит Достоевский.

Пушкин для него — идеальный представитель русского народного духа. Включая и ту его черту, которую писатель называет «всемирной отзывчивостью», способностью понимать и постигать другие народы и их идеи, улавливать английский, французский, испанский дух.

Однако было бы ошибкой представлять всемирную отзывчивость по Пушкину и Достоевскому как огромный умственный бак, в который сливается культурное варево, а то и помои со всего мира.

Напротив, у Достоевского идея всемирной отзывчивости носит активный, порой почти завоевательный характер. Французский дипломат Мельхиор де Вогюэ с раздражением описывал в дневнике свой спор с Фёдором Достоевским и чеканную формулу русского писателя и мыслителя: «Мы обладаем гением всех народов, и сверх того русским гением. Вот почему мы в состоянии понять вас, а вы нас — нет».

Достоевский пытается примирить русских западников и славянофилов в такой формуле: усвоение западной культуры стало для русских частью осуществления собственной национальной идеи, поскольку в основе этой идеи устремленность «ко всеобщему общечеловеческому воссоединению со всеми племенами великого арийского рода… Для настоящего русского Европа и удел всего арийского племени так же дороги, как и сама Россия, как и удел своей родной земли, потому что наш удел и есть всемирность».

Россия призвана решить противоречия Европы, внести примирение в Европу — такова мечта Достоевского, которую «либеральная полиция», — как выразился Фёдор Михайлович, немедленно бросилась разоблачать.

Но все разоблачения были потом: само произнесение речи закончилось всеобщим триумфом.

«Когда я закончил — я не скажу тебе про рев, про вопли восторга: люди незнакомые между публикой плакали, рыдали, обнимали друг друга и клялись друг другу быть лучшими, не ненавидеть впредь друг друга, а любить», — писал Достоевский жене.

«Вы гений, вы больше чем гений»; «Вы наш святой, вы наш пророк» — кричали Достоевскому. Рукоплескания продолжались полчаса. Даже западник Тургенев, и тот обнимает своего старого врага.

Не понимаемый, бедствующий и мучимый почти всю свою жизнь русский пророк уходил к Богу в лучах славы.

Исход

Фёдор Михайлович всегда был уверен, что умрет рано. Последние годы неоднократно говорил о близкой смерти. Для таких настроений были все основания — за годы испытаний к эпилепсии прибавилась мучительная эмфизема легких.

В январе 1881 года Достоевский был в хорошем настроении и интенсивно работал. Ночью с 25‐го на 26‐е января он начал кашлять кровью — порвалась легочная артерия. Было предпринято немало попыток понять, а чаще всего изобрести причину последнего волнения и смерти Достоевского.

Случайно поднятый тяжелый стул. Ссора с сестрой из-за наследства. Обыск в квартире напротив у связанных с подготовкой цареубийства революционеров…

Но, конечно, права была Анна Григорьевна — счёт жизни Достоевского шел на недели. Его в любом случае убило бы известие о цареубийстве. Трагедия 1 марта потрясла бы Достоевского до глубины души.

Придя в себя, Достоевский попросил жену немедленно пригласить священника, исповедался, причастился. Утром 28 января Анна Григорьевна проснулась от пристального взгляда мужа: «Знаешь, Аня, я уже часа три как не сплю и всё думаю, и только теперь осознал ясно, что сегодня умру».

Он попросил жену открыть то самое своё Евангелие наугад и прочесть, что там написано. Открылась третья глава Евангелия от Матфея: «Иоанн же удерживал его и говорил: мне надобно от тебя креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне? Но Иисус сказал ему в ответ: „Не удерживай, ибо так надлежит нам исполнить всякую правду“» (Мф. 3:13–14).

«Ты слышишь, не удерживай, — сказал Фёдор Михайлович, — значит я умру».

Запись об этом чтении — последняя в Евангелии Достоевского, сделана рукою Анны Григорьевны.

Писатель попрощался с детьми, дал им последнее наставление всегда хранить веру, и попросил мать прочесть им притчу о блудном сыне. Достоевский отошел к Богу 28 января в 8:38 вечера, во время чтения священником канона на исход души.

Ему была дарована удивительная даже по тем временам, не говоря о наших, христианская кончина. А провожала его в последний путь буквально вся Россия — министры и митрополиты, художники и студенты… На надгробии были выбиты евангельские слова, которые Достоевский выбрал эпиграфом к «Братьям Карамазовым»: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (От Иоанна, 12:24).

Достоевский и мы

Достоевский не был ни князем, ни полководцем, ни законодателем, не был он и святым в точном церковном понимании этого слова. И тем не менее он стоит в первом ряду русской истории и в первом же ряду истории всемирной. Он один из самых главных писателей за всю историю литературы.

И это при том, что из-под его пера крайне редко выходило то, что можно определить как «красивое» в примитивном глянцевом понимании этого слова. Хотя именно Достоевский сказал, что красота спасет мир, его собственный слог не столько чарует, сколько раздирает душу.

Если для Пушкина, как указывал Фёдор Михайлович, характерна русская всемирная отзывчивость на любое явление мировой культуры, то для самого Достоевского характерно обратное свойство — невероятная способность вызвать отклик в каждом человеке из любого уголка планеты.

Однако в этой, с позволения сказать, «всемирной призывчивости», — Фёдор Достоевский явление глубоко русское, выросшее из тысячелетней русской истории, из духовного опыта и устремлений Святой Руси.

Если из Ф. М. Достоевского убрать евангельское содержание, оставив лишь «общечеловеческую мораль», как это пытались сделать в советской школе, то останется лишь больная «достоевщина» — искореженные характеры, психопатические поступки героев, невыносимо страшные вопросы о бытии.

Эти картины и вопросы и впрямь способны травмировать душу, если задавать их, не задумываясь об ответах. Однако у Фёдора Михайловича эти ответы были. Каждое его слово — это благовестие о Христе, евангелие о Воскресении, раскрытие пасхальной тайны.

В самые глухие годы гонений на веру школьник раскрывал «Преступление и наказание» и обнаруживал там сцену, как разбойник и блудница читают евангелие о том, как Христос воскресил Лазаря. Достоевский был тонкой ниточкой,