совершенно нетронутым. Волосы довольно густые, длинные, приобрели легкий желто-серый оттенок. Мышцы и шея сохранились настолько идеально, что их цвет остался коричневато-серым. Голова, усохнув, заметно потеряла в весе, который составляет всего один килограмм. Кожа черепа напоминает кожзаменитель, при этом сохранились все ее слои. Височные мышцы высохли и имеют блеклый коричневатый цвет… Мозг смещен в заднюю часть черепа и покрыт короткокрылыми коричневыми трупными жуками длиной 8–9 мм и шириной 1 мм. Они издают кислый и неприятный запах… Кожа груди и живота имеет цвет, похожий на цвет кожуры на беконе. Под кожей – жировой слой желтого цвета, который источает затхлый запах… Сердце среднего размера, его форма и расположение хорошо узнаваемы. Оно имеет светло-красновато-коричневый цвет. Сердечные камеры находятся на месте… Мы изъяли 100 граммов сердца и поместили их в стакан № III».

Врачи обнаружили останки Михая Кардоша в аналогичном состоянии сохранности. Образцы с обоих трупов были отправлены в химический институт.

В хижину кладбищенского сторожа было встроено длинное, узкое окно с тонкими стеклами, через которое задувал ветер. В свое время его клевали и царапали разные птицы и звери. Теперь вокруг него собралась группа крестьян, которые внимательно наблюдали за тем, что делал доктор Каница. Они не отрывали от него глаз. Кронберг был уверен, что они приехали из соседних деревень специально ради этого. Войдя на кладбище, он увидел несколько фургонов с номерами из городка Абони и других мест, расположенных достаточно далеко от Надьрева. Для того чтобы поддержать их интерес к своим манипуляциям, доктор Каниц всякий раз подносил останки умерших поближе к окну, где освещение было лучше, и держал их там на несколько мгновений дольше, чем требовалось ему, чтобы как следует рассмотреть их.

Неожиданно Кронберг услышал рядом с собой легкий шорох, похожий на движение то ли змеи, то ли кролика или белки. Он посмотрел себе под ноги. Земля была песчаной, вся в мелких камешках. Многие могильные плиты были деревянными, но некоторые были сделаны из камня, как та, рядом с которой он сейчас стоял. Прокурор наклонился, чтобы присмотреться, и увидел женщину, одетую во все черное, которая скрючилась у каменного надгробия. Ухватившись за него обеими руками, она осторожно выглядывала из-за каменной плиты, пытаясь разглядеть, чем занимался доктор Орсош.

Вслед за этим прокурор услышал позади себя новые звуки и обернулся, чтобы понять, что там происходит. Солнце, бившее в глаза, было слишком ярким, чтобы во всех деталях разглядеть облака на небе, но белые ленты на деревянных шестах и гуси, ковылявшие по грязи, были хорошо различимы. И ленты, и гуси показались Кронбергу клочками, оторвавшимися от облаков и упавшими с неба.

Деревенские девочки, которые пасли гусей, поднялись к кладбищу из заводи, которая оказалась затопленной после недавнего дождя, чтобы накормить своих подопечных. Они шли по извилистой тропинке между могилами, высоко неся свои деревянные шесты с развевающимися белыми лентами, а гуси послушно следовали за ними, время от времени останавливаясь, чтобы полакомиться травой.

Глава семьи Цер

Пятница, 9 августа 1929 года

Упав, Лайош лежал на земле лицом вниз в то время, как вокруг него клевали куры.

Поняв, что ему в рот набилась грязь, он перевернулся на спину, но обнаружил, что из этого положения ему будет слишком трудно вставать, и снова перевернулся на живот. Он настойчиво стремился найти что-нибудь, за что ему можно было бы ухватиться, и при этом не совсем понимал, где же он находится. На своем собственном дворе? Или где-нибудь еще?

С усилием приподнявшись, Лайош встал на колени и локти и ухватился за ближайший куст. После этого он сразу же вспомнил, что перед его корчмой рос ряд кустов, и это помогло ему сориентироваться в пространстве. Лайош перебирал куст обеими руками, словно взбираясь по лестнице, пока не выпрямился, после чего он отпустил его. Голова у него кружилась от выпитого, отчего он, сразу же встав, чуть не свалился обратно в кусты. Он отступил назад, бешено вращая руками в поисках равновесия. Восстановив его, он, наконец, смог вспомнить, куда он направлялся и почему находился в таком злобном состоянии.

Лайошу удалось прожить бо́льшую часть лета, не принимая непосредственного участия в расследовании, организованном жандармами в его деревне. Его не привлекали к тем допросам, которые проводились в доме деревенского глашатая. Находясь в бессознательном состоянии, он не видел, как несколько раз приходили за его женой, чтобы отвести ее на допрос. Он лишь мельком узнал, что их соседку Розу Киш тоже арестовали. Он не слишком задумывался о том, чего добивались от них обеих. Он не заметил, что в его деревню из Сольнока приехало множество людей в форме. И он даже не сердился по поводу того, что дела его корчмы в результате расследования фактически сошли на нет, поскольку она теперь практически не работала. Возникший в Надьреве хаос никоим образом не выбил его из привычной колеи. Все происходившее кружилось вокруг него, как стрелки часов на циферблате, в то время как он лежал с бутылкой посреди всего этого хаоса – и при этом прекрасно себя чувствовал.

Эта грязная сука!

Чем энергичнее Лайош двигался, тем увереннее чувствовал себя, он уже понял это, поэтому он начал, пошатываясь, спускаться по улице Арпада, иногда падая в заросли акации, окаймлявшие дорогу, а затем выбираясь из них. Новость, которую он услышал, подействовала на него как удар хлыста, после которого он ринулся к Анне, чтобы разобраться с ней.

Некоторое время назад дверь корчмы распахнулась настежь, и внезапный луч света осветил все внутри, подобно вспышке. Лайош, находившийся за стойкой один (в корчму уже несколько недель подряд никто не заходил), повернулся, чтобы посмотреть, кто это мог быть.

В дверном проеме размытым силуэтом, похожим на темное пятно на солнце, стоял один из его соседей, человек, с которым Лайош вместе вырос и которому он всецело доверял. Этот сосед задал Лайошу вопрос:

Лайош, а ты слышал? Анна только что призналась, что убила твоего отца.

Излить душу

Суббота, 10 августа 1929 года

В кухню домика деревенского глашатая втиснули две скамьи, на которых уместилось десять местных «ворон». Они сидели спиной к спальне, где проходили допросы, лицом к пожелтевшей от старости стене. Свободного пространства перед ними оставалось лишь для того, чтобы жандармы могли (с трудом) проходить в спальню вместе с очередной подозреваемой для проведения очередного допроса и затем выводить ее обратно. С учетом масштабов расследования во дворике дома деревенского глашатая вскоре установили еще