— Предлагаю, для начала, влупить по насосной.

— Зачем?

— А чего она стоит? И вообще, тебе её жалко?

— Конечно. Людей без воды оставлять — преступно.

Даже сейчас первый номер оставался добряком...

— Тогда возьми чуть в сторонку. Первый залп положи перед нашими, с недолётом. Там Стан с Минусом, неплохие люди. Печально будет их угробить. Пусть спрячутся. А вот машины порти на здоровье. Там нормальных нет.

Сослуживец провёл ладонью по стволу пушки — гению неизвестных оружейников, умудрившись вложить в это простейшее движение массу нежности и надежды. Я всё ждал, что он обратится к ней, как к живой, но настолько далеко его любовь к штатной автоматической стрелялке не распространялась.

— Пр-р-риступим!

Увесистая сталь развернулась на станине в сторону того самого государства, которое мы трудоустраивались защищать с оружием в руках.

— Какие снаряды готовить?

— Никакие. Забирайся в уборную. И мне местечко оставь. Двоим тут делать нечего. Не успеем мы перезарядиться... Когда бежать — поймёшь. Не прощаемся.

Вякнуть что-то в ответ я не успел. Псих, почти не целясь, выпустил вдоль траншеи пять снарядов подряд.

Пушка плевалась исправно, бодро, словно разминалась после долгого бездействия.

— Прячься!!! Ща начнётся!

Орудие уже прокручивалось на сто восемьдесят градусов, начиная ещё в пути отрабатывать по позициям противника.

Залп, залп, залп...

Грохот разносимого кирпича многострадальных двухэтажных домиков, в которых обычно находились наблюдатели из «Юга».

Новый полувиток.

Я перемахнул через груду мешков, совершенно не заметив её, и не придумал ничего лучше, чем приземлиться прямо на брюхо, едва успев откинуть вбок винтовки.

Как же первый номер прав... Лучшего укрытия нам не придумать.

Узкая траншейка, где можно стоять в полный рост, накат сверху, единственный вход завален на восемьдесят процентов. Почти бункер. При неадекватной реакции организма на происходящее имеется биотуалет.

Что ещё надо для счастья? Разве, чтобы этого всего никогда не было.

Залп, залп, залп...

— Псих!

А дальше разверзлись страх и ужас.

Весь мир вздрогнул, возмутился нашей беспардонной пальбой, одновременно ударив в неисчислимое множество барабанов и наковален, но это ему почти сразу надоело.

Играть вразнобой оказалось увлекательнее. Каждый инструмент перешёл к своей, неповторимой партии вселенской какофонии, стараясь выделиться на фоне других собратьев.

Стены тряслись, сверху сыпалась земля, пыль словно материализовалась из ниоткуда, в одно мгновение покрыв спасительный кусочек огневой позиции пыльным туманом.

В горле запершило, дышать стало нечем. Язык будто высушило под здешним злым солнцем. Безудержно тянуло свернуться в три погибели и выхаркать, вырвать из себя саднящее горло.

— Бойся! — через мешки прямо в меня влетел Псих, неудачно впечатавшись каской в мои зубы. Чумазый, с раскрытым ртом, на скуле — кровь.

Я не обиделся. Зубы — это чепуха. Новые можно вставить.

— Цел?!

— Цел!

Облизывая хрустящую от пыли, солёно-вязкую кровь, отполз вглубь, к коробочке биосортира. С тревогой прислушался.

Грохот сменился шелестящими завываниями чего-то, связанного с «залповым огнём». Откуда летит, куда — не поймёшь. Зато с общей топографией — полный порядок. Мы посередине.

Над головой дробно, сливаясь в один непрекращающийся поток ударов, застучали молоточки войны.

Удар — звон в ушах — земля за шиворот, скрипуче стонущие щиты стенок, уют биотуалета, невозмутимо покоящегося на своём месте и будто подмигивающего: «Ну, кто первый не выдержит?»

Прорвавшийся наружу кашель, сопровождаемый грязными, плотными комочками мокроты. Прижатая к себе винтовка, подрагивающий от взрывов земляной пол…

Мою щиколотку дёрнуло — первый номер, не пытаясь перекричать царящий вокруг апокалипсис, хотел мне что-то сообщить.

— А?! — проорал я, разворачиваясь к Психу и пуча глаза от абсурдности происходящего. Тут смерть вокруг, тут...

В ладонь мне ткнулся влажный, измятый кусок ткани, бывшей в недалёком прошлом майкой товарища, а палец другой руки указал на подобие платка, защищающего его дыхательные пути.

Дошло!

Сложив пополам, набросил пахнущую потом и гарью тряпку на рожу, упрятав под неё нос и рот. Дышать стало тяжелее, но рассудок подсказывал: лучше стабильно-тяжело, чем вновь полное горло пыли.

Шарахнуло совсем рядом. Мешки, закрывавшие вход в убежище, подпрыгнули вместе с нами, запахло горелым, слух исчез, пугая до жути ватной тишиной и сменой восприятия.

Что могло гореть в нашем изуродованном обстрелом обиталище — я и близко не представлял. Может, какая-то проводка?

Псих показал на уши, после развязно взмахнул ладонью, рекомендуя этим жестом «забить и не париться по пустякам».

Внезапная неполноценность показала мне во всей красе, что бывает, если человек лишается одного из органов чувств. Глаза, привыкшие работать в неразрывном тандеме со слухом, почти ни на чём не могут задержаться, постоянно перемещая фокус зрения в хаотичном порядке. Словно утерянное ищут, и никак не найдут.

Похожее я уже испытывал. Давно, в столовой, вместе с Ежи, Сквочем и Чжоу... Но разница есть. Теперь я боюсь, по-настоящему боюсь, а не трясусь от страха.

Наверное, с возрастом и таким ненормальным образом жизни я постигну секрет, как вообще не бояться. Научусь контролировать себя, усилием воли подымать с душевного дна отвагу и смелость, максимально корректно вздрагивать при очередном разрыве, не истеря и не царапая ногтями грунт.

Наверное... Но пока всё, на что меня хватает — бояться молча, не позориться перед товарищем и не скатываться до постыдного паникёрства.

Прогресс налицо, биосортир тому свидетель. И контузия. Лёгкая.

Я попытался встать на четвереньки, чтобы осмотреться и оценить возможные повреждения нашего укрытия.

— ... баный в ро... — пробилось сквозь заложенные уши, а мощный удар в челюсть, сопровождающийся прыжком Психа прямо на меня, окончательно помог вернуться из внутренних дебрей подсознания в санитарный тупичок.

Он навалился сверху, со всей дури прижимая пятернёй мою голову к своей груди, точно заботливая мать, стремящаяся уберечь ребёнка от неминуемой угрозы.

Взрыв, на ноги падает что тяжёлое, нечленораздельный крик Психа, более