противники, в их пресловутом ответе Вильсону, беззастенчиво разоблачили свои стремления к захвату и уничтожению, тогда вся страна поднялась с твердой решимостью защищать родину до крайности. Тогда весь народ высказался как один: все лучше, чем такой мир. Все, конечно, знали, что противники примут германское приглашение на конференцию не без ломания и сопротивления, не без указания на свои силы, не без нащупывания и предварительных совещаний; но такой грубой и вызывающей речи, какую они повели, такой безумной, издевающейся над всеми фактами, мирной программы, какую они выставили, ожидали, вероятно, только очень немногие, и этой новой кровавой вины перед человечеством, которую они взяли на себя грубым отказом от мирного предложения Германии, они никогда не смоют с себя. Ллойд Джордж является крестным отцом решения имперского правительства начать подводную войну. Обострение подводной войны было решено, собственно говоря, конференцией союзников в Риме. После того, как решение было принято, после того, как дело было пущено в ход, мы можем только пожелать от всей души, чтобы оно скорее дало нам мир. Мы, вооружившись до зубов, верим, что наша народная сила осуществит то, что еще сегодня кажется невозможным нашим противникам. Честь, существование, свобода, экономическое развитие страны должны выйти незатронутыми из этой ужасной борьбы».

Это заявление говорило о высоком подъеме и являлось призывом к борьбе до крайности с волей противника уничтожить нас. О, если бы это стало действительностью!

V

21 ноября 1916 года император Франц-Иосиф почил вечным сном. Им объединялись все народы двуединой монархии. Правда, новой жизни он не смог вдохнуть в нее. Для этого советники, которых он себе избрал, не были достаточно сильны. Он был верным другом союза, хотя и не смог никогда забыть 1866 года, когда Пруссия и Австрия боролись за гегемонию в Германии.

В начале апреля 1916 года в Ковно праздновался 50-летний служебный юбилей генерал-фельдмаршала фон Гинденбурга. Я сказал краткую речь и упомянул при этом, что генерал-фельдмаршал в первый год своей службы принимал участие в походе 1866 года. Как только мои слова были где-то напечатаны, имперский канцлер фон Бетман написал, что моя речь произвела в Вене неприятное впечатление, так как я упомянул в ней про поход 1866 года. Он просил меня помешать ее воспроизведению. Это оказалось невозможным. Отношение двора в Вене так же поразило меня, как и письмо из Берлина. Поход 1866 года оставил глубокое впечатление на императоре Франце-Иосифе. Он потерял тогда веру в свою армию и никогда больше не мог всем сердцем отдаться ей, хотя и работал для нее и высоко держал старые традиции единой армии.

Его кончина была для нас невозместимой потерей. Убитый наследник эрцгерцог Франц-Фердинанд не был тем деятельным человеком, каким его так часто считали. Фактически он по натуре был человеком колеблющимся и нерешительным и никоим образом не был другом Германии. Его величество германский император положил много труда на то, чтобы повлиять на него и его супругу в смысле более дружелюбного отношения к Германии. Его смерть была трагична, последствия его убийства стали роковыми; оно привело Австрию через четыре года войны к тому состоянию, которое русские – инициаторы войны – поставили себе целью; правда, Россия сама при этом погибла. Убитый наследник не был тем человеком, который мог бы после смерти престарелого императора сохранить бразды правления двуединой монархии в своих руках. В течение войны центробежные силы слишком возросли. Повсюду господствовала неурядица; дух народа и войска во многих местах был плох. Усталость от войны росла, жажда мира все увеличивалась. Нужен был особенный человек, чтобы возвратить двуединой монархии волю к войне и вдохнуть новую жизнь в австро-венгерскую армию.

В первый раз я видел императора Карла, в бытность его эрцгерцогом, в декабре 1914 года. Он производил необыкновенно юное впечатление. В начале ноября 1916 года я снова встретился с ним; он развился и стал мужественнее. По военным вопросам он высказывался очень ясно. Однако бремя его высокого положения делалось ему не под силу. Он проникся беспокойством. Он стремился ко многому и многим во многом уступал. Он понимал внутренние политические трудности двуединой монархии, думал о союзе народов Австрии с домом Габсбургов во главе, но не думал в то же время побудить Венгрию вести менее эгоистическую политику и заставить ее уничтожить препятствие для вывоза продовольствия в Австрию. Характерным для его образа действий было помилование чешских вождей, которые открыто выступали против монархии. Этот акт обнаружил его боязнь чешского движения и всю слабость правительства и монархии. Единственным последствием этого было оживление сепаратистских стремлений народов и сильное недоверие немцев, верных своему старому императорскому дому. Армия также была оскорблена в своих чувствах, и прежде всего опять-таки немецкие офицеры и солдаты, сражавшиеся с давно испытанной храбростью за свою династию и двуединую монархию. Бесконечно много их немецких братьев полегло на кровавом поле из-за перехода чехов на сторону врага.

Император не был убежденным сторонником союза, но был верен Германии. Он хотел мира; но стремясь ускорить его, он в письмах к своему шурину принцу Сиксту зашел слишком далеко.

Император Карл уделял особенно много внимания своим обязанностям верховного военачальника австро-венгерских армий. По его желанию постановления о верховном военном руководстве четверным союзом были изменены и несколько ослаблены. Он не был солдатом по натуре, но все-таки хотел отдать армии свои лучшие силы.

У императрицы Циты, имевшей большое влияние на своего супруга, были ярко выраженные политические симпатии. К сожалению, она была настроена против нас и находилась в руках клерикалов, которые не были нашими друзьями.

Министром иностранных дел сделался граф Чернин, умный и светский человек, образованный и любезный, стоявший много выше господ из Вильгельмштрассе. Но в общем он шел теми же путями, как и имперский канцлер в Берлине. Он искал мира, но только сообща с Германией. Он был верен нам, это мы должны за ним признать. При этом он проявил себя очень горячим и необыкновенно умелым защитником интересов двуединой монархии. Со своим государем он держался со спокойной уверенностью. Несмотря на это, он покрывал помилование императором чехов и его неясную национальную политику. Он остался на своем посту, хотя не одобрял указа, который, являясь признаком начинающегося распада двуединой монархии, должен был затруднить мир и укрепить надежды Антанты на победу.

Я лично чувствовал к графу большую симпатию и охотно беседовал с ним. К