незначительный результат. Мы не сумели в достаточной степени извлечь ценный материал, имевшийся в нашем народе: частью он ускользнул, частью остался без применения. Многое из того, что должна была получить армия, осталось в стране. Стремления верховного командования потерпели неудачу. Оно пришло к убеждению, что германский народ перестал жить здоровой жизнью.

Чтобы подчеркнуть высокое значение военной работы и трудовой повинности, я возбудил вопрос об учреждении креста за вспомогательную службу. Я получил его одним из первых, и при том исключительном значении, которое я придавал этой работе, о которой так заботилось верховное командование, я носил его с такой же гордостью, как и другие военные ордена, хотя и с некоторой грустью. Я думал о последствиях закона о вспомогательной службе, который меня все более и более разочаровывал.

Чтобы дать растущей промышленности необходимых специалистов, верховное командование принуждено было черпать много сил из состава армии и тем самым ослаблять ее. За одну только зиму 1916/17 года было отпущено 125 000 человек, которые должны были вернуться в армию, как только в них минует необходимость. Я многократно возбуждал вопрос о том, чтобы военные власти и промышленники как можно скорее приступали к подготовке лиц для смены рабочих-специалистов и использовали для этой цели инвалидов и женщин. Конечно, многое в этом направлении было сделано, но все же работа не везде велась с той настойчивостью, какой требовало наше положение.

К тому же опротестованные получили право перехода из одного предприятия в другое, и контроль над ними стал невозможен.

Развитие промышленности дало армии колоссальные материальные силы. Но это стоило ей многих человеческих сил. Чем больше людей приходилось отдавать и чем сильнее становилась нужда в них при возраставшем усилении неприятеля, тем больше верховное командование считало своим долгом перед родиной, перед армией и перед каждым отдельным солдатом на фронте настаивать на том, чтобы работа в стране шла полным ходом. Армия не должна была больше лишаться людей. Понижение производительности труда, которое нельзя было объяснить безоговорочно одними внешними причинами, и стачки были явлениями, наносившими непосредственный и тяжелый ущерб боеспособности страны. Они были преступлениями по отношению к солдату на фронте, и имперский суд смотрел на них как на измену родине. Часть германских рабочих, руководство коими не исходило из государственных соображений, ослепленная и искусственно взвинченная, ввергла в неисчислимые бедствия родину, товарищей и самих себя; это навсегда останется тяжелым обвинением против этой части рабочего класса.

Правительство должно было постараться воздействовать на рабочих, разъясняя им всю серьезность положения; но в случае необходимости оно не должно было останавливаться и перед насильственными мерами.

Верховное командование не могло не знать, что при опротестованиях были случаи попустительства, вызывавшие во всех такое же озлобление, как и «окапывание в тылу». Я не раз просил военное министерство прекратить это безобразие.

Само собой разумеется, что при таком стесненном положении наша мысль обратилась к оккупированной территории. Военное министерство занялось этим вопросом. Применение бельгийских рабочих в Германии уже началось. Верховное командование просило генерал-губернатора удовлетворить требования военного министра и промышленности, и тем более настаивало на своей просьбе, что в то время правительство, несмотря на нашу нужду в людях, не провело даже еще закона о вспомогательной службе.

Отправка бельгийских рабочих в Германию отвечала интересам самой Бельгии, где безработица достигла высокой степени. Количество отправляемых было еще увеличено после переговоров с центральными учреждениями в Берлине. Вначале отправка производилась в слишком больших размерах и иногда имели место жестокости, которых лучше было бы избегать. Большей частью в них были виноваты сами бельгийцы, часто из каких-либо соображений указывавшие, как на безработных, на таких лиц, которые вовсе ими не были. Генерал-губернатор положил конец этим жестокостям, как только они дошли до него. С течением времени много бельгийских рабочих ушли в Германию, причем никаких жалоб больше не было слышно. Мы привлекли бельгийцев к работе также и в оккупированных областях. Конечно, бельгийская эмигрантская пресса и пропагандистская литература Антанты подняла, как и следовало ожидать, дикий вопль; но то, что такие разговоры поднялись и у нас, свидетельствовало о крайней незрелости суждений о войне. Военные власти действовали не по произволу, а исполняя свой долг перед отечеством.

Польша и другие области, как уже оккупированные нами, так и занятые впоследствии, также доставляли рабочие силы, однако не в том размере, какой нам был желателен. Всюду мы до крайности щадили население и совсем не были склонны подавлять его гордым видом завоевателя; мы были слишком объективны, и это было нам не по сердцу.

Военнопленные имели громадное значение для всего нашего военного хозяйства; мы не были бы в состоянии его поддерживать, если бы у нас не имелось большого числа русских, взятых в плен на востоке. Соответственно и потери войск пленными являлись не только чувствительной утратой наших сил, но и увеличением рабочей силы в военном хозяйстве противника. При взятии пленных нам каждый раз приходилось решать, следует ли использовать их в производстве и на работах в оккупированных местностях или направлять в Германию. И здесь мы широко принимали во внимание интересы родины, даже когда армия испытывала острую нужду в рабочих силах.

II

Рука об руку с попыткой получить из Германии людские силы шла разработка программы производства военного снаряжения, для которого предназначалась часть этих сил. Прежде всего, нам требовались орудия, снаряды и пулеметы, а также многое другое в повышенном количестве.

Орудия были нужны не только для вооружения новых частей, но также и для перевооружения с целью замены старых образцов новейшими, и, наконец, для пополнения очень сильной убыли в них. В боях под Верденом и на Сомме большое количество орудий пришло в негодность не только из-за неприятельского обстрела, но и вследствие изнашивания их от нашей усиленной стрельбы.

Тяжелая артиллерия была хорошо снабжена орудиями навесного огня. Орудий настильного огня не имелось в соответствующем количестве, а нам таковые были необходимы, так как огонь, направленный далеко в тыл противнику, был для него весьма чувствителен. Он мешал каждодневному снабжению передовых частей, их смене, а во время самого боя затруднял передачу приказов и использование резервов.

Также был усилен огонь самой тяжелой артиллерии. Его величество император особенно настаивал на том, чтобы флот отдавал орудия с боевых судов, выбывших из строя. Эти тяжелые настильные пушки находились еще в слишком большой зависимости от железнодорожных путей и потому