наберётся сил и не вернётся за ним. Знали ли они, что он был джинном, или решили, что сосуд представлял какую-то ценность? Я не знаю, но знаю, что они фанатично посвятили себя этой миссии. Через несколько поколений это превратилось в настоящую секту, где они идеализировали богиню Захару.

Она закатила глаза, а затем посмотрела на меня.

— Они знали, что, когда король пересечёт пустыню, Захара вернётся. Она постановила, что после освобождения Саалим должен вернуться назад королём. Она правильно рассудила, что Саалим будет отсутствовать в Алмулихи довольно долгое время, прежде чем сможет освободиться. Ведь он исчез из разрушенного города и оказался там, где жили его новые хозяева. Даркафы прилежно охраняли сосуд — они всегда приставляли к нему в качестве хозяина изувеченного ребенка, чтобы тот не мог…

— Подожди.

Я замер, и мою спину обдало холодом.

— Его хозяин — ребёнок?

— Ты в курсе, кто сейчас является хранителем сосуда?

Я рассказал ей про девочку Билару.

— У неё нет глаз, поэтому она не может видеть, и нет языка, поэтому она не может разговаривать.

Эдала кивнула.

— Думаю, именно она является хранителем. И, конечно, теперь, когда ты вернулся в Алмулихи, Захаре пришлось забрать Касыма. Уверена, что она теперь его хозяин.

— Так вот почему они оставляют после себя чёрные руки. Так они сообщают остальным, что они уже искали богиню в этом поселении. Я никогда не видел ничего подобного… — сказал Нассар себе под нос.

— Значит, она ждала моего возвращения в пещере? Изображая богиню? — спросил я.

— Нет. После превращения Касыма, ей пришлось восстанавливаться. Она изменила обличье, — Эдала покачала головой. — В отличие от меня, ей требуются ингредиенты и смеси, чтобы стать непохожей на себя прежнюю и при этом сохранить энергию для восстановления. Насколько я наслышана, сначала она была сверчком.

Эмель резко вдохнула.

— Откуда ты всё это знаешь?

Она старалась всё реже разговаривать с моей сестрой после того, как Эдала призналась, что использовала магию, чтобы ускорить наше путешествие. И хотя в её вопросе слышалось обвинение, я был рад тому, что она вообще с ней заговорила.

Эдала подняла руки.

— Хочу я этого или нет, но я чувствую магию в этой пустыне. Ко мне как будто привязаны нити, и я чувствую, как они вибрируют, когда используется магия. А ещё, — она пристально посмотрела на Эмель, — люди много болтают. И благодаря их рассказам о необычных событиях я получаю всю эту информацию. Я не использую магию, чтобы выбить её из них, я использую уши.

Она снова взяла верблюда за поводья.

— Я подозреваю, что когда Захара набралась сил в этом обличье, она превратилась в грифа, которому требуется меньше энергии, чем человеку для восстановления. Я точно знаю, сколько человек сообщали о странном поведении грифов в последние шестьдесят лет.

Глаза Амира помутнели, и он медленно покачал головой туда-сюда. Я почувствовал то же, что и он. Это было слишком.

А Эдала воодушевленно продолжала. Ей, как и всегда, очень нравилось внимание публики.

— Когда она стала грифом, ей стало легче искать Саалима. А когда к ней вернулись силы, она снова превратилась в человека. Но, скорее всего, в очень слабого, потому что я не встречала её и не чувствовала её магии.

— Это самая дикая вещь, которую я когда-либо слышал, — сказал Амир.

Эдала продолжила:

— Люди рассказывали о невозможных вещах: о сверчках, которые запрыгивали в птичье гнездо, о грифе, который нырял в волны и исчезал там. И когда я поняла, что все эти вещи совпадают с использованием магии, я сложила всё вместе.

Её самодовольный тон заставил меня улыбнуться. Моя сестра действительно вернулась.

Песок сделался грубее, когда мы приблизились к пещере, и я заметил, что дюны стали больше походить на горы, чем на песчаные холмы — они стали угловатыми и плотными.

Эмель оказалась рядом со мной.

— Мы слишком быстро идём, Эдала.

Её слова прозвучали так напряжённо, что мне показалось, что она вот-вот сорвётся. Солнце как будто едва сдвинулось, хотя прошёл уже целый день. Но до пещеры было ещё далеко.

— В противном случае мы прибудем посреди ночи, — сказала Эдала.

Эмель потянула за поводья своего верблюда.

— Это было единственное, о чём я тебя попросила.

Она развернулась лицом к моей сестре.

— Я живу и дышу магией. Ты попросила меня о невозможном.

Неожиданно верблюды остановились. Я перевёл взгляд на Эдалу. По тому, как сдвинулись её пальцы, а руки сжались в кулаки, я понял, что гнев — и магия — управляли её решениями. Под её походными одеждами её переполняла ярость.

Но Эмель не отступила.

— Ты не можешь отрицать того, что магия высасывает силы, и что она может оставлять после себя горе и боль. Каждый раз, когда ты что-нибудь делаешь, даже что-то незначительное, возникает рябь, которая превращается в волны, и пустыня страдает. Даже если ты утверждаешь, что твоя магия не оставляет следов, они неизбежно должны оставаться!

Сейчас было не время для этих споров. Я был согласен с тем, что магия могла нас обмануть, но прямо сейчас нам было необходимо то, что она нам давала.

— Эмель…

Эдала и Эмель уставились на меня. Я закрыл рот.

Моя сестра повернулась к Эмель.

— Ты преувеличиваешь.

— Нет!

Она сжала поводья в кулаки.

— Я испытала это на себе. Как и он!

Она указала на меня.

— Как и Нассар.

На лице Нассара отразилось недоумение. Он раскрыл рот, чтобы возразить, но Эмель не дала ему это сделать.

— Видишь? Он даже не помнит о своём прошлом. Но ты ведь чувствуешь его, не так ли? — спросила Эмель Нассара. — Ты не помнишь, как передал моему отцу плеть, которая оставила шрамы на моей спине.

Я раскрыл рот. Нассар откинулся назад, услышав её слова, и выражение его лица сделалось извиняющимся.

— Я… я не… я не знаю, что…

— Всё в порядке, — прошептал я ему.

Боги, что это было такое?

Моя сестра спрыгнула с верблюда и пошла в сторону Эмель.

— Эти пески нельзя очистить от магии.

— Эдала, — произнёс Тамам осторожным и предупредительным тоном.

Но она продолжила вести себя так, словно не услышала его.

— Тебе придётся привыкнуть к ней.

— Оставь Мазиру заниматься своими делами. Отрежь её от этого мира. Он принадлежит её сыновьям. Я бы сделала это сама, если бы могла, — сказала Эмель.

— Тогда тебе пришлось бы убить нас всех.

Эмель наклонилась вперёд на верблюде и уставилась в глаза Эдалы, точно орёл на добычу. На секунду я восхитился её смелостью, но затем она сказала:

— Если ты не остановишься, тогда лучше всего сделать