— Ну, ты даёшь, — сказал ему рыжий, — ты хоть на настоящей боевой колеснице ездил когда? На телеге своей только, и то на рынок по праздникам. Про войско я вообще молчу. Откуда бы тебе знать, как военачальники приказывают, как наступает войско, в котором народу многие тысячи!

— Не скажи, — не согласился с ним приятель, — оно, конечно, мне известно. Ведь разницы большой нет, сколько народу собралось в войске, мало или много. Всё равно, порядки то у всех одинаковые.

— А про шлем, это ты вовсе ерунду сказал, — не сдавался рыжий, — мало ли откуда у троянца взялся шлем по ахейскому образцу. Может, как добычу взял. А может, купил где. А ещё подарить могли, или в наследство получил. Вот не понимаешь ты в ратных делах, так и не говори.

Но приятель не торопился признать себя побеждённым в споре. Следом они оба начали горячо что-то доказывать друг другу, понятное только им самим. Пререкались они долго, спорили, кто из них больший знаток воинского искусства. Хотя оба никогда в настоящем большом сражении не участвовали.

Они так увлеклись спором, что совсем забыли о сказителе. Троянец смотрел куда-то в пустоту и грустно улыбался своим мыслям. Конечно, он лучше других знал цену собственным песням. Много дней и ночей провёл, чтобы сложить воспоминания и рассказы о давних временах в стройный стих. Но каждый раз надеялся, что слушатели оценят его усилия, поймут, сколько раз его душа переживала гибель родины, чтобы заставить почувствовать то, что пережил он сам.

Неужели эти простые люди так же ослеплены воспоминаниями о той давней победе ахейцев над Троей? Гордятся ей, будто сами захватили великий город? Ведь они не цари и не военачальники, разрушение Трои ничего хорошего не принесло им. Как не принесло благ и ахейским царям, так как стало всего лишь первым, среди длинной череды несчастий, которые привели к гибели старого мира.

Похоже, его усилия были напрасными, и они не способны понять душу троянцев, тех, кого победили их предки? Неужели, его родина умрёт ещё раз, и ей не дано возродиться даже в бесплотном стихе?

— А мне понравилось, даже очень, — сказал подросток, который пришёл со сказителем и молчал до сих пор, — я внимательно всё слушал и понял, что там и с кем происходило. Почему ты мне не пел этого раньше?

— Как же не пел? — удивился старик, — уж ты-то эту историю знаешь наизусть.

Он погладил лиру и добавил:

— Который раз уже слушаешь. Так и надоесть может.

— Мне никогда не надоест, — возразил подросток, — но про Амфитею и Автолика ты раньше не пел… Чтобы так много всякого. Я их представил, будто живые рядом стоят.

— Кто ещё поддержит, если не свои, — улыбнулся сказитель.

Он погладил внука по щеке. Мальчик смутился, ему стало неловко, что дед обращается, словно он ещё дитя. А Троянец смотрел сейчас на него и видел, что внук его взрослеет, что в нём проявляются наследственные черты. Лицом он становится похожим на предков, из древнего и славного рода, что ныне впал в безвестность.

Тогда он сказал мальчику:

— Ты все мои песни помнишь? Даже ту, что тебе не нравится?

Мальчик кивнул в ответ. Троянец вновь начал говорить нараспев, только уже на чужом, непонятном для крестьян языке:

— Неизменно повсюду преследует жизнь её верная спутница — смерть.

Путь не прост, но кончины своей рубежи ни один не спешит посмотреть…

В глазах мальчика вдруг отразилось то, о чём пел его дед. Словно он знал заранее собственную судьбу, словно видел на много лет вперёд. Какое будущее могло его ждать?

Сказитель в мыслях представил окружающий его мир. От развалин Трои и ахейских городов, до руин некогда богатых восточных царств. Весь старый мир уподобился разрушенному дому, в котором они укрылись от дождя. Только далеко на юге, в Стране Реки, в стране пирамид, ещё теплилась прежняя жизнь.

Он пропел совсем немного и вновь замолчал.

Плешивый покачал головой и негромко сказал:

— Разве доброго слова хватит за такую песнь? Нет, тут подарок нужен. А ты уж прости нас, мы люди бедные, да и не знали, что тебя встретим. Да и не по-людски вышло, даже вино твоё выпили. Тебе только в домах наших старейшин петь, а не среди нас, голодранцев.

— Когда я был молодым, то сам мог бы угостить всю округу, а у моей семьи хватило серебра, чтобы скупить земли здешних старейшин. Не за награду я пел.

Верно, он пел не за дорогие подарки и не за место за богатым столом. Заставляло его нечто иное. Может, Бог Врат, хранитель родного города. А может, воспоминания о прежней жизни. Среди которых самым горьким было одно, после которого он уже никогда не смог молчать. Когда он уже в зрелом возрасте пришёл на место, где раньше стояла Троя. И увидел там развалины стен и домов, и жалкую деревушку, которая спряталась где-то среди старых камней.

Сейчас он смотрел на внука и вспоминал разрушенный город, и ещё множество погибших городов на берегах великого моря. Они подобны были стволу старого дерева, которое повалила буря. Но из-под корней уже росла свежая дикая поросль. Какой она будет? Неужели людям суждено забыть о прошлом, и снова и снова учиться тому, что давным-давно знали их предки?

Нет, не бывать тому. Именно это чувство и заставило Троянца отыскать и вновь взять в руки лиру, царский подарок его предку.

Он вновь провёл пальцами по струнам.

— Хотите ли вы услышать, что было дальше?

— Конечно, отец, — сказал рыжий, — спой ещё, пожалуйста.

— Спой о войне, — заторопился щербатый, — о том, кто и как воевал, какое пришло войско к стенам Трои. Как воевали троянцы. И ещё, правда ли, что жила там одна красавица, из-за которой мужчины согласны были сжечь город? И какую они взяли там добычу, и кто из героев больше других в бою отличился?

Троянец усмехнулся.

— Будет вам и о войне. Но не только о ней. Помните, пел я, как два великих царя стояли друг против друга на берегах реки?

— Помним, отец, — кивнул рыжий.

— И не было тогда под луной врагов более непримиримых, — сказал Троянец, — и, казалось, реку эту уже никому не перейти.

Он ударил по струнам и запел:

— Неизменно повсюду преследует жизнь её верная спутница — смерть.

Путь не прост, но кончины своей рубежи ни один не спешит