Медведь хотел ещё что-то говорить, когда заметил, что оруженосец, который ходил с его щитом, быстро побежал к нему с радостным лицом. А тут же у солдатских мисок началось волнение, так как каждый хватал что мог, и поспешно нёс в рот, вскакивая с земли.

– Ради Бога! – крикнул Остророг. – Люди волнуются.

– Крестоносцы идут! Крестоносцы!

Прозвучал отголосок: «Крестоносцы», но Медведь, встав с пенька, на котором сидел, через сложенную ладонь крикнул:

– Тихо! Тихо! К доспехам и коням! Тихо!

Разошёлся тогда девиз: «Тихо» – и был слышен уже только ропот, а рыцарство, бросив горшки и миски, некоторые второпях поваливши столы, двинулось, опережая друг друга как можно быстрей к монастырю у речки, куда ставили коней и большая часть там свои доспехи складывала. Так велика была охота и сердце к бою, что все запыхавшиеся побежали надевать сёдла, хватать копья, одевать доспехи. Не каждый убедился в прочности пряжек, а пристёгивание шишака отложили на дорогу.

Там, наверху, заросли, которые немного прикрывали, позволили построиться в боевой отряд и собрать всю дружину; после того как Медведь всех сосчитал глазами и указал рукой, Пётр Топрочик поднял вымпел с двумя крестами и из гущи неожиданно выступило рыцарство, как из-под земли.

Крестоносцы менее чем в 9 стайях, не видя и не слыша никого, и имея сведения о слабой дружине в Коронове, послезали было с лошадей и как раз осматривались, когда перед ними тут же заблестели доспехи и красные копья появились на глазах.

Они так были не готовы к бою, что только лишь рванулись к лошадям, опротрубя и садясь на них.

А так как Медведь по-рыцарски давал им время и не спешил с нападением, пока не построились бы в шеренги, имели его достаточно, чтобы сесть на коней и пуститься галопом назад.

Видно, битвы так неожиданно принять не могли и место для неё было для них неудобно.

Пустился тогда Медведь и королевские лучники в погоню. Хоругвь шла в порядке за ними. Стрелы летели густо и все попадали, люди и кони падали. На лучников всё больше на бегу обращались крестоносцы, а те отступали к своей хоругви; но едва начали назад убегать, снова на их шее сидели.

У остального рыцарства было время подоспеть, так как этот поединок продолжался почти час.

Все чувствовали, что это только закуска, а самый пир должен прийти, когда к себе воротятся.

Два отряда гнались так даже под Лацко, деревеньке, расположенной на холме, у которой возвышалось место, выбранное крестоносцами. Решили принять битву, доверившись тому, что противник разместится внизу, и что, со всей силой на него бросившись, они легче сломают строй.

Но они имели дело с Судзивым, Медведем и Брохоцким, людьми рыцарского дела, которые также умели рассчитывать.

– Староста, – восклицал, мчась, Топорчик Брохоцкому, – вы только посмотрите на доспехи: это не какие-нибудь оруженосцы и кнехты, но правое рыцарство… Шлемы и щиты свидетельствуют. Плащей белых достаточно, но поясов немецких ещё больше.

– С Божьей помощью не будут эти доспехи слишком прочные для наших зубов! – кричал Брохоцкий.

Медведь подбежал к хоругви и также двинулся с войском направо к холму, чтобы отобрать выгоду у неприятеля. Более того, оборотом этим он сделал то, что храбрейшие рыцари, которые уже стояли в первом ряду, должны были, желая вступить в бой, сменить положение и повернуть в сторону.

Когда выстроились оба войска, заметили также один вымпел с двумя полями – белым и красным, который нёс рыцарь стройный и проворный.

Могли хорошо приглядеться одни к другим и посчитать, ибо стояли близко и каждый выбирал своего. Только тут показалась правда того, о чём Топорчик заранее сообщал: немецкая сила была значительная и отобранная. Рыцарь в рыцаря в полных доспехах, блестящие железные щиты, в шлемах, сбоку мечи и молоты, и топорики. На шлемах то перья, то разные немецкие химеры поднимались; на щитах также были знаки, нечитаемые для поляков, но сильно разными ингредиентами приправленные. Когда на польских видели подковы с крестом, топоры, луны; на немецких всё вместе было пёстро смешано. Люди в первом ряду стояли как стена: плечо к плечу, рослые, крепкие, огромные. Длинные копья перед ними торчали как лес.

С другой стороны было более лёгкое снаряжение и вовсе не худшее, только поменьше железа, кафтаны битые и шитые, железные кольчуги, а мизиурек с чепцами было море.

Стояли так друг против друга какое-то время, когда с противоположных рядов, как это было в обычае, выехал силезец Конрад, называемый Немчем, рыцарь со двора короля Сигизмунда, вызванный на турнир и выбранный к бою один на один.

Немцы хорошо видели, что поляки не отказывают и, наверняка, выедет тот, который напротив него; рассчитывали же на то, что когда ловкий Немч свалит его с коня, одному войску отнимет дух, а другому его прибавит.

Когда силезец выехал вперёд, выставляя копьё и громко вызывая, некоторые смотрели друг на друга, потому что от этого зависело многое. Смелости всем было не занимать, но нужна была сила и ловкость. А скраю стоял Шчицкий Долива, который славился за таких турнирщиков, и когда он двинулся, все обрадовались. Поскольку силезец приостановился, а тяжёлая броня не позволила ему сразу пришпорить коня, Доливчик, напав на него, копьём с большой силой ткнул в плечо так, что он покачнулся, и собственное копьё из его руки упало на землю. Поскольку копьё Шчицкого не разбилось, он поднял его ещё раз, поразил в грудь, и силезца, уже плохо сидевшего в седле, повалил на землю. Всё войско с одной стороны зашумело. Лошадь Немча полетела, брыкаясь, а крестоносцы, не ожидая уже дольше, пустились, выставив копья. С другой стороны также вся шеренга направилась на них.

Послышались только крики и треск ломающихся копий.

С обеих сторон это были по большей части те же рыцари, что сражались друг с другом под Грюнвальдом, но в этот день борьба приобрела особенный характер. Отряды не смешались, люди не рассеялись; почти каждый бился с одним, словно только его на поединок вызвал. Кто копьё сломал, остаток его об шлем противника доламывал, бросал его, брался за меч и молот, и ковать начали все, что только звон и стон были слышны и призывы, потому что также ругались и кричали беспрестанно. Кто своего повалил на землю или с кем падала лошадь, сразу находился свежий вместо него.

После первого столкновения Брохоцкий крикнул Нашану Топорчику:

– Горячо будет!

Как же долго совсем нельзя было отгадать, на чью сторону склонится чаша