умевшая играть на пианино, рисовать, танцевать и делать красивые безделушки, не в шутку дорога ему. Роберт чувствовал, что и в самом деле тронул ее сердце, и не потому, что он из богатой семьи, умен и оказывал ей знаки внимания. Деньги были для нее неважны, ума Доре самой не занимать, и вокруг найдутся десятки мужчин, которые станут оказывать ей знаки внимания, стоит ей пальцем поманить.

– Не стой тут, как остолоп, – крикнула Уилла. – Проваливай! Когда женщина дает пощечину, это означает – проваливай ко всем чертям!

Он ушел через кухню «Метрополя». Оказавшись в переулке, отделявшем «Метрополь» от «Короля Мейкона», Роберт закурил сигарету.

По улице в обоих направлениях с грохотом проносились повозки и экипажи. Напротив, у входа в «Лир», дворник собирал с мостовой навоз в тачку.

Старик в форме вспомогательного корпуса прислонился к стене «Короля Мейкона». Роберт отдал ему честь, оглядев с головы до ног. Солдат опирался на трость и сильно горбился. Седые патлы свисали из-под фуражки, возя по тощим плечам. Роберт был обескуражен. Чем будет воевать такой солдат, миской овсяной каши?

Старик ответил на приветствие и откашлялся в согнутый локоть:

– Я тут друзей жду, сэр.

На тыльной стороне морщинистой кисти у него была татуировка в виде треугольника.

– Замечательно, – отозвался Роберт.

Δ

У водителя трамвая был заморенный вид. Ди представила квартирку, обставленную дешевой мебелью; на столе крошки от ланча, приготовленного квартирной хозяйкой, захватанная газета прочитана дважды, а на полке красуется какая-нибудь немудрящая безделушка, тотем мужской гордости и вместилище его любви: парусник в тщательно вытертой бутылке либо кричаще-яркая вычищенная шляпа.

– Что вы думаете насчет вчерашних убийств в Лисе, мисс? – спросил вагоновожатый, и Ди догадалась – ему неважно, куда она едет, он ищет свободные уши обсудить важную для него тему. – По-моему, ужасная трагедия, но ведь подобное и раньше происходило в тех кварталах. Нельзя же обвинять всех подряд, – с вызовом закончил он, будто ожидая возражений.

– Простите, я ничего об этом не знаю, – ответила Ди.

Δ

Новый сержант за столом перед статуей тигра ответил Хобу Рондо, что ничем не может ему помочь: он не знает, где найти сержанта Ван Гура.

– Нет, вы можете мне помочь, и вы мне поможете, – холодно поправил собеседника Рондо. – Мне нужно поговорить с сержантом Ван Гуром. Мне нужно, чтобы он объяснил мне эту чертову кровавую баню, которая имела место быть в Лисе с его попустительства и поставила под удар проект нового общества, которое мы пытаемся построить, где не все мрачное, прогнившее и больное будет свалено на плечи бедняков, а жирные богачи будут запивать топленые сливки шампанским и щекотать себе неудобсказуемое шёлком от безделья. Вы можете мне помочь, и вы мне поможете!

Сержант выслушал эту диатрибу с видом застигнутого громом среди ясного неба.

– Слушайте, я только заступил на должность, – забормотал он. – Я всего-то… – Он поворошил бумаги, которые Ван Гур исписал своим крупным корявым почерком, и среди них мелькнул список в двадцать с лишним имен с адресом «Лигейт-авеню, 76». – Семьдесят шестой дом на Лигейт-авеню! – заторопился сержант, хватаясь за соломинку, чтобы сбыть с рук нежданную проблему. – Вот куда вам нужно! Ван Гур наверняка там.

Δ

– Веди они себя нормально, никто бы не пострадал. А случившееся лишний раз доказывает их опасность для общества. Если вам доводилось слышать об этом салуне, вы знаете, что это известный притон воров и мошенников.

Мнение вагоновожатого о салуне, где кого-то убили, не интересовало Ди. Она думала о том, что ей предстояло сделать. Она думала о том, как Амброуз доверял Алоису Ламму.

Трамвай, дребезжа, ехал мимо закрытых театров; афиши извещали о вечерних спектаклях, которые шли накануне бегства прежнего правительства. Белая кошка закончила свой туалет и свернулась клубком на холщовом продавленном сиденье.

Ди протянула руку осмотреть ошейник. Кошка наблюдала за ней полуприкрытым глазом, но не отстранилась. «Талмейдж XVII, резидент отеля «Метрополь», – значилось на маленькой серебряной табличке. Ди легонько погладила кошку по голове, Талмейдж не казалась падкой на ласку – и отодвинулась.

Кошачий глаз закрылся, и хотя тельце подрагивало в такт вибрации трамвая, белая кошка казалась мирно спящей.

Δ

Невозможно узнать, о чем думала Семнадцатая или что ей приснилось на трамвайном сиденье: скучала ли она по «Метрополю», где персонал уже не на шутку волновался из-за ее отсутствия в течение нескольких дней, особенно в свете недавних исчезновений кошек из отеля «Лир»; как она отреагировала бы, встретив Аристу в одном из своих коридоров, удобно ли было Семнадцатой в маленькой каменистой ямке в руинах Общества, понимала ли она, что некоторые традиции, вроде привычки держать кошек в роскошных отелях, стремительно приближались к своему концу; что заставило ее дважды проникнуть в музей и точить когти о кедровый короб с окуляром; осознанно ли действовала Семнадцатая, или же ее вел инстинкт.

Но она мурлыкала во сне. В желудке переваривалась мышь, которой Семнадцатая полакомилась на рассвете в развалинах. Она нагнала ее одним прыжком, придержав когтями, и немного поиграла с добычей, после чего выпустила кишки и съела.

Δ

Элджин плелся по Южниле. Настолько пьяный, что не соображал, куда идет – на восток или на запад. Настолько пьяный, что забыл данное себе обещание и поглядывал на реку, боясь увидеть Йовена, Корабль-морг и своих мертвых друзей из «Стилл-Кроссинга».

Однако под мостом была только вода. В тумане Фейр казалась серо-зеленой мятой простыней. Элджин выдохнул. Солнце, тускло просвечивая сквозь облачные наносы, опускалось за горизонт за заливом. Значит, все в порядке.

Кто-то тронул его за плечо.

– Не бойся, брат, – сказал Марл, остановившись рядом с Элджином.

Труп пьяницы пролежал на мосту довольно долго. Растянувшийся на булыжниках у самых перил, Элджин казался спящим.

Δ

Нож, которым Бет перерезала себе вены, один из разделочных с университетской кухни, выпал из ее пальцев и воткнулся в пол. Она сидела на стуле Гида у очага, свесив руки. Текшая по коже кровь казалась горячей. Бет слышала слабый перестук капель. Кто-то убил ее Гида, поэтому она убила себя.

Жизнь была к ней жестока, поэтому Бет не ожидала ничего хорошего и после смерти. Она не ждала, что Мать-Кошка унесет ее в теплое место, или что она встретит своих родителей, которые обрекли ее существовать в тоске и унижении в Ювенильных пансионах, или что она воссоединится с Гидом. Бет могла ожидать только новой жестокости. Больше всего она надеялась, что там, за гробом, ничего нет.

Голова Бет свесилась набок. Взгляд упал на нож, воткнувшийся в пол. Кровь натекла вокруг него лужей и все капала, капала из нее. Бет слушала эту