Шрифт:
Закладка:
Когда они решили, что генерал готов, Вестховер написал Красное Письмо традиционным способом – малой берцовой костью кошки в качестве ручки и собственной кровью вместо чернил – и отправил его Кроссли. Этот метод контроля требовал большого напряжения и срабатывал только на слабовольных или очень больных, но они сделали ставку на Кроссли и не прогадали. Листок был измят и истерт до пушистости, красные символы и буквы едва угадывались.
– Что там сказано? – спросил Ламм.
– «Моя душа становится светом», – прочитал генерал, и его лицо разгладилось. – Верно. Это хорошо.
– Вы получите прелестный стеклянный домик с изумительными, изумительными видами…
Стеклянный дом фактически представлял собой шаровидную лампу, а тощая душа Кроссли не столько станет светом, сколько обратится в пепел. Лавры достанутся Ламму и его друзьям, которые купались в свете душ, как саламандры, омолаживаясь и возвращая себе силы, – но сейчас не было нужды вносить в генеральскую душу смятение лишними подробностями.
Мягкий глухой раскат донесся с северной окраины: заговорили пушки Гилдерслива.
– А что будет с моими людьми?
Разговор с Кроссли часто сворачивал на этот утомительный вопрос. Ламма потешало, каким безнадежно мрачным и унылым стал генерал (уныние – одна из причин, отчего души так хорошо горят), но последний оставшийся в живых глава временного правительства буквально дышал на ладан. Тянуть с перерождением было нельзя.
– С ними все будет в порядке. Мы же добавили к их форме новые наплечные знаки отличия, с треугольничками. Их души тоже станут светом – прелестными маленькими светлячками. А теперь, друг мой, поспешите же в свою комнату!
Вестховер, который молча сидел рядом с Ламмом, уставясь на огненно-оранжевый кончик своей сигареты, поднялся из кресла проводить генерала.
– Прощай, старое дерьмо, – сказал он, дружелюбно потрепав Кроссли по плечу, после чего выпихнул его в коридор и захлопнул дверь.
Δ
Генерал Кроссли, волоча ноги, дотащился до своего номера «3Ф» и вошел, не заботясь прикрыть за собой дверь. Он сверился с запиской, в которой появилась надпись: «Вырежи треугольник на своей руке».
Он спрятал листок и вынул складной нож, на ходу отогнув лезвие. Вытянув левую руку, он три раза полоснул по тыльной стороне запястья, образовав треугольник. Боли не было. Кровь выступила в порезах и потекла по пальцам, капая на пол.
Кроссли вытер лезвие о штанину, сложил нож и убрал в карман.
Он снова вынул записку, в которой появилась надпись: «Залезай на стул».
Посреди маленькой гостиной уже был выставлен стул. Петля свисала с трубы под потолком. Эти приготовления заранее сделал сам Кроссли, следуя указаниям письма.
Он подошел к стулу и встал на него.
Хотя теперь действия казались очевидными, генерал на всякий случай сверился с запиской. «Надевай петлю и шагай вперед», – было написано там.
С севера снова донеслись пушечные залпы, гулкие и объемные. Кроссли вспомнил о своих солдатах и снова заглянул в записку. Там находились его люди – нарисованные красными чернилами и защищенными линиями красного света, отводящими снаряды. Солдаты вспомогательного корпуса выкатывали собственные пушки, тоже красные и огромные. Генерал не помнил, чтобы он видел такие мощные красные пушки, но был рад их наличию.
Сложив записку, он убрал ее в карман и продел голову в петлю.
Куратор
– Ну что, дельце сделано, – сказал министр финансов, выпроводив генерала. Переодевание не могло до конца скрыть вульгарность Вестховера. Очки с темными стеклами, густая желтая борода, приклеенная театральным клеем, темный костюм от хорошего портного – Вестховеру полагалось выглядеть мелким банковским клерком или стенографистом, безвредным существом, однако министр финансов выглядел как продавец порнографических картинок. Это больше соответствует его истинной сущности, подумал Ламм. Впрочем, маскировка была ненадолго; Вестховер хорошо сыграл свою роль, нарочно задержавшись в городе, чтобы попасть под арест и дать показания, от которых Лайонел, Моузи и прочие воспылали яростью на несколько недель, тратя драгоценное время на законотворчество и финансовую риторику, а основной конфликт оставался неулаженным.
Сразу по возвращении прежнего правительства Вестховер вновь вступит в должность и продолжит работу в качестве главного политического представителя Общества психейных исследований. Кроссли под предлогом «риска для жизни» не поместил бывшего министра под стражу, ограничившись домашним арестом в «Лире», но, пока революционеров не перебили, Вестховеру не стоило высовываться.
Ламм опустил взгляд на свои руки. Всякий раз, когда его возраст приближался к семидесяти, руки начинали желтеть и шелушиться. На восьмом десятке кожа приобретала серый оттенок и облезала большими лоскутами. Теперь ему снова восемьдесят, и кисти словно омертвели – бескровно-синие, исчерченные пустыми черными венами. Вернуть им некоторую чувствительность удавалось, лишь погрузив в очень горячую воду.
Закавыкой было то, что Ламм не знал, отчего это происходит. Он вообще многого не знал. Ему нравилось строить из себя без пяти минут дьявола, но на деле он оставался всего лишь литератором, разменявшим четвертую сотню лет, и законно избранным президентом Общества психейных исследований.
Его предшественница Фрида утверждала, что история об основавшем город каменщике, который умер от удивления в своем замке, в основном правдива, только вторженцы-нищие были не людьми, а кошками. Фрида считала, что разъяренный дух каменотеса проделал первый портал в Сумеречное место и что Общество берет начало от смелой девушки, которая заметила этот проход в кустах терновника и не побоялась исцарапаться, чтобы туда войти.
– Ну а кто тогда эта баба с корзинкой для шитья и гильотиной, которая меняет наши лица? – скептически спросил Ламм.
Фрида призналась, что не знает.
– Когда я пришла, она там уже сидела. Я даже не смогла добиться от старой карги, как ее зовут. Но она предана своему делу.
Фокусник Саймон Джентль (настоящее имя Дик Дженнити) считал, что Сумеречное место – ошибка.
– Это как изношенное место на рубашке, Алоис, голубь мой. Вот возникнет проруха под мышкой или у воротника, а кто-то пропихнет туда толстый палец, и надорвет ткань сильнее, и получит больше, чем положено.
Саймон самостоятельно нашел Сумеречное место и начал демонстрировать тамошние возможности мутабельности на своих представлениях. Не без самодовольства он отказывался открыть, как узнал тайну, какие материалы использовал, чтобы построить Вестибулу, и даже как он ее выстроил. Он капризно настаивал, что всей магии его научила кошка.
– Я тебе уже говорил, Алоис, голубь мой, что фокусы мне передала большая белая кошка. Выцарапала на коре дерева, как в легенде.
Невероятно раздражающий тип, выходец из подлого сословия, воплощенная «ловкость» немытых «рук», тёмный язычник – словом, Дик Дженнити до мозга костей, Джентль
