— Ну что же, товарищ староста (в списках указывалась фамилия старосты), пока ваша группа единственная, из которой я не отправил для повторной подготовки ни одного человека. Думаю, что в этом не только наша заслуга, а немного и ваша. Я вам благодарен, давайте вашу зачётную книжку.

Борис смущённо протянул свою зачётку (такую же, как у студентов), профессор взял её, поставил против своих дисциплин «отлично» и расписался.

— Ну, а спрашивать я вас не буду. Вы достаточно много и часто отвечали и на лекциях, и на практических занятиях. Да и собачка-то ваша всё ещё жива и, пожалуй, поправится, — и он вернул зачётку Алёшкину.

Борис растерянно пробормотал слова благодарности, и сам не помнил, как выскочил из аудитории. Большая часть его группы толпилась в коридоре. Увидев его смущённое лицо, многие подумали, что у него не всё в порядке, но тут Соколовский не выдержал, выхватил из рук Бориса книжку и воскликнул:

— Тут «отлично» стоит! Чего ж ты такой потерянный?

Борис неуверенно выдавил из себя:

— Да ведь он меня совсем не спрашивал…

— Как это не спрашивал? А за что «отлично»?

— Да я и сам не знаю…

Лишь через несколько дней почти все курсанты цикла от ассистентов узнали, что это был первый и, пожалуй, единственный случай в работе кафедры, чтобы строгий профессор Огнев вот так, не задав ни одного вопроса на экзамене, поставил слушателю «отлично», согласившись с ассистентами по практике.

После сдачи экзаменов у всех групп, в том числе и у двенадцатой, целых два дня были свободны. Решили, что в один из этих дней все торжественно пообедают в каком-нибудь ресторане Москвы, а затем сходят в театр. Алёшкин хотел было отказаться, как и некоторые другие, жившие недалеко от Москвы и предпочитавшие съездить на эти дни домой, но ни Соколовский, ни другие курсанты ничего и слушать не хотели. Якутянка быстро поняла, почему Борис отказывается от ресторана и театра (на это хорошо указывал внешний вид Алёшкина) и заявила:

— Товарищи, поскольку мысль о ресторане подала я, то, естественно, что основные расходы я беру на себя. Ваше дело организовать это торжественно и в хорошем месте, я ведь Москвы-то совсем не знаю. А о расходах не думайте, вносите товарищу Соколовскому, кто сколько может, я предлагаю его избрать организатором. И вот вам на предварительные расходы, — она добыла из своей объёмистой сумки две купюры по 30 рублей и протянула их Николаю.

Тот, не мешкая, забрал деньги и громко заявил:

— Пожертвования на обед и театр принимаются сегодня и завтра до двух часов дня в комнате номер 346 (номер комнаты, где жили Алёшкин и Соколовский). А вас, любезная барышня, в 14:00 завтра жду у себя. Я полагаю, что обед мы начнём в пять в «Арагви», а в восемь часов перейдём в Театр кукол, это рядом. Надеюсь достать билеты.

После этого все со смехом и разговорами отправились ужинать в ближайшую столовую (фабрику-кухню), а затем поехали в общежитие.

Вечером в комнате Борис смущённо достал кошелёк и хотел, вынув из него деньги, дать хотя бы пять рублей Соколовскому. Тот возмутился:

— Да ты с ума сошёл! У тебя и так ветер по карманам свищет, а ты такие деньги хочешь транжирить, и не выдумывай! То, что нам «якутская помещица» выделила, на всех хватит, а если и ещё кое-кто из «заможных» пожертвует, то мы и вообще в барыше будем. Убери, убери свою пятёрку, лучше потом что-нибудь на неё ребятам купишь, — и он решительно оттолкнул протянутые Борисом деньги.

Узнав о готовящемся торжестве, очень захотел принять в нём участие и их товарищ по комнате грек Грегор. Соколовский сказал:

— Вообще-то, этот праздник устраивается нашей группой, но поскольку ты наш сосед, я думаю, что мы тебя примем в компанию. Только это ведь денег стоит.

— Что деньги! — воскликнул Грегор. — У меня денег во, — и он показал туго набитый бумажник. — Сколько надо?

— Ну, давай десять рублей, если не жалко.

— Возьми двадцать и не говори, что я жадный!

Соколовский взял протянутые ему Грегором деньги и, подмигнув Борису, сказал:

— Ну вот, а ты, милая моя, боялась!

На следующее утро Борис решил поехать к дяде Мите. Более двух недель он не был у Пигуты, не получалось. Учёба отнимала столько времени, что ложились спать в двенадцать, а в семь уже поднимались, чтобы мчаться на кафедру Огнева. В оправдание Борис захватил свою зачётку. Впрочем, её он взял не только для оправдания, но и чтобы похвастаться своими первыми московскими успехами.

Как всегда, он получил разрешение надеть пиджак Николая, который предложил также воспользоваться его сорочкой и брюками, а Грегор выдал один из своих галстуков (их у него было штук 15). Таким образом, из всего костюма Бориса только его собственные ботинки выглядели плачевно, всё остальное было хоть куда.

Условились, что к пяти часам вечера Борис придёт на площадь Маяковского к ресторану «Арагви». К этому времени туда же подойдут и остальные участники «культпохода», как его окрестил Соколовский. Забегая вперёд скажем, что описываемый «культпоход» прошёл замечательно, в «Арагви» все наелись вкусных блюд до отвала, а кукольное представление «Необыкновенный концерт» Образцова покорило всех.

Но вернёмся к Алёшкину. Приехав к дяде Мите, Борис застал его и Анну Николаевну в огороде за сбором урожая, который, на зависть всем соседям, оказался действительно богатым. Капуста и даже помидоры были необыкновенной для Москвы величины и спелости. Отличными выросли и морковь, и свёкла, и брюква, хороша была и картошка. В этом деле, безусловно, сыграло огромную роль изобретение Дмитрия Болеслаовича Пигуты — компост. Теперь многие из соседей, ранее относившихся с некоторой иронией и насмешками к чудаку-доктору, занимавшемуся сортировкой и аккуратным сбором мусора, ранее выбрасываемого в помойную яму, стали приходить к нему за советами о том, как делать гумус.

Дело в том, что большая часть района Москвы, где жил тогда Дмитрий Пигута, т. е. все Песчаные улицы и переулки и соседние с ними ещё не успели утратить своего дачного пригородного облика: почти у каждого дома был свой огород, а у некоторых и сад. Именно на этой улице, почти рядом с домом дяди Мити, находился знаменитый сад Колесникова, который вывел столько замечательных сортов сирени. В то же время здесь ещё не имелось общей канализации, мусор и всякие отбросы вываливались в простейшие выгребные помойные ямы, надворные туалеты были тоже самого простейшего типа.

Алёшкин