скрыв лицо средь звёзд, взлетела ввысь.

Ричард Миддлтон[305]

(1882–1911)

Из сборника «Стихотворения и песни» (1912)

Некая возлюбленная, некая девушка

Зачем её глаза блестят,

Лобзанья всё сильней,

Когда я летней ночью рад

Любить лишь душу в ней?

Бог дал глазам тем удальство,

Раскрасил их огнём;

Летит прах сердца моего

К углям желанья в нём.

Её уста нежны, чисты,

Божественный овал —

Так я слугой своей мечты

Увы, навеки стал.

Ах, тело у неё – цветок,

Вкруг шеи вьётся прядь,

Везде ищу её исток,

Триумф и благодать.

Когда я к нежным пальцам рук

Её готов припасть,

Мужчины все умрут от мук

За меньшее, чем страсть.

Её живой и милый вид —

Мне как молитвы свет;

Но лучшее во мне кричит:

«Всей красоты в ней нет!»

Восторг мой должен умереть,

В спокойствии я сник,

Чтоб без желанья лицезреть

Её желанный лик.

Но не глаза, что так блестят,

Ни губы страстных дней —

Всю жизнь во снах я буду рад

Любить лишь душу в ней.

Альфред Нойес[306]

(1880–1958)

Из сборника «Ткацкий станок годов» (1902)

Триолет

О, любовь! Открой глаза,

Отгони тяжёлый сон!

Розовеют небеса.

О, любовь! Открой глаза!

Чуть блестит звезда-краса,

Луч зари к тебе склонён.

О, любовь! Открой глаза,

Отгони тяжёлый сон.

Из сборника «Четыре поющих матроса и другие стихотворения» (1907)

Разбойник («The Highwayman»)[307]

Часть I

Ветер потоками мрака хлестал по верхушкам крон,

Луна в облаках мелькала, как призрачный галеон.

Дорога змеёй серебрилась на лоне кровавых болот,

И скачет разбойник снова,

Он скачет и скачет, снова,

И вот прискакал он снова к таверне, и встал у ворот.

На лоб надвинута шляпа, у горла из кружев пучок.

Камзол – темно-красный бархат. Замша обтянутых ног.

Коричневый плащ ниспадает. Ботфорты до бёдер. Мороз.

Он словно в бриллиантах – мерцает,

Его пистолет – мерцает,

И шпага его – мерцает под сводом бриллиантовых звёзд.

Подковы зацокали звонко, когда он въезжал во двор.

Кнутом постучал по ставням – закрыто всё на запор.

Он тихо присвистнул в окошко. Громче её позови!

Ждала там хозяина дочка,

Бесс, черноглазая дочка,

Кто в чёрные косы вплетала алеющий бант любви.

Но тайно в таинственном мраке скрипнула дверь на крыльце,

Подслушивал конюх со злобой на белом, как снег, лице.

Пустые глаза безумны, и запах гнилой изо рта;

Он любит хозяина дочку,

С алыми губками дочку,

Молча, как пёс, он слушал, что нежно разбойник шептал.

«Один поцелуй, моя радость, а цену назначь сама,

К тебе я вернусь на рассвете, и золота будет сума;

Но если погоня с дороги меня повернёт назад,

Тогда лишь при лунном свете,

Меня жди при лунном свете,

Вернусь я при лунном свете, хотя бы разверзся ад».

На стременах он поднялся, но руки их не сплелись.

Она, покраснев, распустила и сбросила волосы вниз, —

Чёрный каскад аромата упал ему прямо на грудь;

И он целовал в лунном свете

Волны его, в лунном свете,

А после, коня в лунном свете пришпорив, пустился в путь.

Часть II

Но нет его на рассвете. И в полдень его всё нет.

Луна из рыжинок заката готова родиться на свет.

Дорога, как вожжи, скрутилась на ложе кровавых болот.

В мундирах своих маршируя,

В красных своих маршируя[308],

Отряд подошёл, маршируя, к таверне, и встал у ворот.

Солдаты Георга[309] молчали и пили хозяина эль,

Затем его дочь связали и бросили на постель.

Заткнули ей рот и встали с мушкетами у окна.

Там смерть была в каждом окошке,

И ад в самом тёмном окошке,

Ведь Бесси «дорога смерти» была хорошо видна.

Солдаты над ней смеялись, решили затем припугнуть:

Мушкет закрепив, они дуло направили прямо ей в грудь.

«Постой на часах!» – пошутили. Мертвец ей сказал тогда —

Ты только при лунном свете,

Меня жди при лунном свете,

Вернусь я при лунном свете, хотя бы разверзся ад.

И трёт за спиною руки; верёвки, увы, крепки!

И крутит до боли руки – все пальцы уже в крови!

Ещё, ну ещё! Во мраке часы замедляют бег…

Ударом – пробило полночь,

И холодом – била полночь,

И в палец ударил холод! Курок теперь мой навек!

Вот в палец ударил холод! Но дальше – не протянуть!

Она поднялась, хотя дуло направлено прямо ей в грудь.

И пусть её слышат, бороться она не желает вновь.

Дорога пуста в лунном свете,

Чиста и пуста в лунном свете,

Как кровь её, в лунном свете, рефреном стучит любовь.

Цок-цок и цок-цок! Она слышит! Подковы так громко стучат.

Цок-цок и цок-цок! Но не близко! Оглохли они, или спят!?

По ленте из лунного света, по бровке крутого холма,

Сюда прискакал он снова,

Скакал и скакал он снова!

Мундиры глядят в прицелы! А Бесси печально пряма.

Цок-цок в тишине морозной! И в эхе ночном цок-цок!

Всё ближе и ближе он. Светом взорвалось его лицо.

Глаза она