ночь рождает отвращенье.

Храм Красоты и Смерти – небосклон.

В крови купаясь, Солнце в изнуренье.

В ком Смерти ночь рождает отвращенье —

Душа – свой прошлый свет берёт назад.

В крови купаясь, Солнце в изнуренье.

Во мне твой образ – свет святых лампад.

Скрыться в Саруме[280]

Любовь и страсть несли мне пресыщенье,

Зыбучие пески усталых дней;

Пусть пылкость рук остынет средь камней

И сумрака готических строений:

Но всё ж Амур быстрей в своём паренье,

Чем я на жалких крыльях; он сильней

Связал мне сердце лентою своей,

Опять сыграв на струнах наслажденья.

Но ты, мой бог, алмаз мой, первоцвет,

Мне помоги, иль я умру без звука,

Нести Любви столь сладкий, милый груз,

Чтоб разделить с тобой; какая мука

Взаимности не знать; ведь наш союз —

В венце Любви двух близких перлов свет.

К Л….[281]

Ты был мне другом, любящим, любимым,

А ныне, хоть тебя я позабыл,

Зачем приехал, и лишаешь сил

Меня воспоминаньем нестерпимым?

Итог тех дней казался нерушимым,

Я воспылал душой среди горнил,

А факел страсти в мрак свой опустил.

Ты рвать пришёл, что я сплетал гонимым?

Среди цветов, дарящих забытьё,

В венке нарциссов жёлтых прошлых снов

Душа моя израненной блуждала.

Увы! теперь дорога для неё

В час мрачных дум и скорби запоздалой —

Сменить цветущий дол на грусть холмов.

Из сборника «Сонеты» (1909)

Мёртвый поэт[282]

Он прошлой ночью снился мне, и свет

Его лица не затеняло горе,

Как прежде, в нарастающем мажоре

Его я слышал голос – самоцвет.

Банальный вид скрывал величья след,

Из пустоты явив нам чудо вскоре,

Пока весь мир был в чарах на просторе,

И жалкий люд был в красоту одет.

Снаружи крепко запертых ворот

Скорбел я: о несозданных страницах,

Забытых текстах, тайне полуфраз,

О диве ясно б сказанных красот,

Безмолвных мыслях, – как о мёртвых птицах.

Проснувшись, я узнал – поэт угас.

К Оливии[283]

I

Когда в мечтах я вижу сложный ход

Прошедших лет, что дали мне основу,

То скорбный суд воспоминаний снова

С дорог в тумане времени зовёт

Фантомы дней забытых в свой черёд,

Что жалостливо обсудить готовы,

Как без тебя душе моей сурово —

Пуст без хвалы тебе был каждый год.

Ведь ты, конечно, там, где жизнь сладка,

Там, где в цветах мы раньше утопали:

В тревоге, горе, страхе был наш путь.

В крови все ноги, в синяках рука:

Сражался со зверями я в печали

И на твоей груди сумел заснуть.

II

О, как я расточал беспечно счастье

И не был перед злобою смирен,

Блаженствуя, попал я в этот плен,

Плен дураков и светского пристрастья.

Я впал в соблазн и заслужил напасти,

Но никогда не преклонял колен

Пред Ханжеством и посреди измен

Не одевал, как платье, гнев всевластья.

Когда умру, родная, напиши:

«Его любовь качалась, как лампада,

Что освещала жизни зал не зря,

Где каждый уголок и щель в тиши

Лучи златые полнили с усладой,

И он купался в волнах янтаря».

III

Давным-давно в Италии жила ты,

Была принцессой маленькой в стране,

Где всё так чудно, сладостно втройне.

В глазах: надежда, памяти раскаты,

Пророчество – что сбудется когда-то;

Судьбе ты «нет» сказала в тишине,

Скончавшись незапятнанной вполне:

Сердца разбиты, а стихи измяты.

Любовь, сплетая годы на станке

Веков, тебя нашла рождённой снова

И, вырастив, вернула прежний вид;

Лишь жизни день тьма скрыла вдалеке,

Я выглядел так жалко и сурово,

Что руки мне дала ты без обид.

IV

И мысли мои пчёлами незлыми

Льют в соты для тебя хвалений мёд,

Где пахнет роза, где жасмин цветёт,

Где ноготки с головками златыми:

Они чуть стонут – синий воздух с ними;

Души июльский синий небосвод

Твой свет сквозь путь фиалковый несёт.

В биенье крыл твоё мы слышим имя.

Тебе красоты радуги под стать,

Где новый дождь и новые восходы.

Для новых слёз и новый смех пустой.

Так юность возвращается опять:

Бежит, отбросив тягостные годы,

К златому дому мальчик золотой.

V

Ведь были мы любимцами услад,

Осмеивали бедствия и горе,

Пасли восторги с нежностью во взоре,

Когда и слабый вздох мрачней стократ

Апрельских туч – небесных пятен ряд.

Я вглубь нырял, в придуманное море,

Любил, (как сон – дитя, уставший вскоре),

Смеялся, жил: а знал зачем? – навряд.

Теперь познал любовь я без предела,

Она ведь длится дольше долгих дней;

Тебя я так люблю, что недосуг

Презреть зверей. Их пушки для расстрела

Ворот всех наших буря ставит в круг:

Мир так силён, и всё ж любовь сильней.

VI

А коль умру, ты не должна страшиться,

Иль по ночам спускаться в тёмный зал.

Узрит мой кабинет луны овал,

В саду цветы свои покажут лица.

Пока в окно ты смотришь, прослезится

Ребёнок твой. На мой могильный вал,

Где цвет багряных роз расцвёл, увял,

Суровых вечных звёзд глядят зеницы.

И я в прихожей Смерти, там, где тьма,

Тебя дождусь, протягивая руки,

Слух напрягу – твой слышать робкий шаг;

И