В мастерской пахло слезами.

Это — Тук, это — Тук, это — Тук… Мой…

Но Зверь внутри не знал Тука — объект был чужим, не связан ни одной из клятв — ни одна из нитей алых плетений не тянулась от него к Косте — а значит подлежал уничтожению.

«Убить» или «играть»… выбери.

«Убить» или «играть»…

Коста зарычал сам на себя — он не собирался убивать.

Убить того, кто спас? Лучше он убьет в себе зверя…

От этой мысли его качнуло — алая вспышка бешенства стала такой сильной, что он почти потерял сознание…

Нельзя. Контроль. контроль. Нельзя. Он — не оно… Он — не зверь… Он — не животное…

Коста почти перестал прислушиваться — все силы уходили на борьбу с самим собой… Он держался из последних сил, и потому пропустил момент, когда пустынник подкрался сзади…

Удар по голове сзади чем-то тяжелым… стул… пришелся по шее вскользь, потому что Зверь — в отличие от него — увидел…

Пустынник прыгнул вперед и сомкнул руки на его шее, сжав пальцы так, что дыхание сбилось разом — он не мог сделать ни один вдох.

Пустынник душил молча, обхватив его руками и ногами со всей силы, блокируя руку и выворачивая назад, оседлав сверху… Коста бился, задыхаясь… скреб пол пальцами…но не мог сделать ни один вдох… ни один…воздух кончался… пальцы пытались ухватить… но промахивались… силовые линии вокруг полыхнули красным — и алое заполнило всё… пальцы проскребли по полу в последний раз, разжимаясь… легкие пылали… и Коста… сдался.

Отдал контроль тому, кто точно знал, что делать.

Он — рычал. Рык вибрировал в груди и рождался снаружи, даруя наслаждение.

Они падали, сносили мебель, кружились по полу, сшибая всё, на своем пути в алой тьме, но он не разжимал рук. Чужая шея под пальцами ощущалась хрупкой… Давить было приятно…

«Догнать. Убить. Причинить ту же боль. Уничтожить того, кто напал» — все задачи сузились до одной — «уничтожить».

Его миром правила ярость. Пламя гнева. Агрессия. Он рычал и душил и получал от этого неимоверное наслаждение.

Зверю нравилось «убивать» и это следовало сделать немедленно.

— Пусти…

Звук не был голосом, скорее остатком дыханием, но Зверь услышал и сжал пальцы ещё сильнее.

«Уничтожить, того, кто напал».

Алое вокруг полыхало костром, борьба прекратилась, он сжимал пальцы изо всех сил, чувствуя запах соли… и слез…

В мастерской пахло солью.

Пахло солью.

Солью.

Алое вспыхнуло в последний раз и погасло, оставляя блики пожара по периметру…

Он пришел в себя рывком, и не видя ничего вокруг в полной темноте, разжал руки, скатился с пустынника, и отполз в сторону постанывая, натыкаясь на все подряд на полу… пока не забился в самый дальний угол.

Коста. Я — Коста. Я — Коста… Я — Фу…

Коста раскачивался из стороны в стороны, и орал внутри…

Это не я… не я… не я… я не убивал… это не я… это Оно…

Пока не услышал тонкий едва слышный… вдох.

Один. Второй.

Пустынник дышал. Рвано. Тяжко. Глухо, но — дышал…

Жив.

Он не убил его… он не убийца…

Он не хотел…

Это не враг. Это — Тук…

Тук… Тук… которого он спасал.

Коста крепко вцепился в то, что первым попало под руку на полу — гладкая каменная глыба… которая откатилась в этот угол… вцепился изо всех сил и не отпускал…как будто камень — якорь, и удерживает его в реальности.

Алое лениво вспыхивало вокруг в рваном ритме. Раз — пульсация. Два. Три. Постепенно наращивая скорость… и Коста знал, что не справится, когда алое вернется.

Когда оно заполнит все, его место опять займет — Зверь, мир станет красным.

А он не умеет жить в мире, в котором только один цвет и только два чувства — страх и желание убивать.

Бей или беги, умри или убей.

Убьешь ты или убьют тебя.

Его мир полон красок.

В его мире трава зеленая, снег белый, небо голубое, цветы розовые, вышивка золотая… в его мире сотни оттенков, а не один.

Он не умеет жить в мире, где всё красное.

Он — не выживет.

Это — не его мир.

Это — Мир зверя.

Это — не его ярость, это — не его гнев, это — не его сила…

Он не будет убивать, он не то, что сидит у него внутри…

Коста задышал — по счету раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре… делая глубокие медленные вдохи, стараясь успокоить дыхание и замедлить пульс… Чтобы хоть как-то остановить то, что приближалось.

То, что остановить было нельзя.

Власть алого.

***

Гостевые покои Фу

Спальня Главы

Лекарь выбрасывал тряпки одну за другой, швырял с кровати в угол, не смотря куда падает.

Красные.

Насквозь пропитанные кровью.

Главу рвало. Глава кашлял, не приходя в сознание. Внутреннее кровотечение не останавливалось. Вестники госпожи бешено метались по комнате, мешаясь, но на них никто не обращал внимание.

Плетения над кроватью вспыхнули ещё раз.

— Ещё тряпок… принесите простыни, полотенца, все, что есть здесь… — скомандовал лекарь, замыкая узлы силы. Одна рука была почти по локоть забрызгана кровью. — Глава… может не справиться на этот раз… — С трудом признал целитель, бережно опуская чары прямо на грудь пациента. — Может…

— Не может, — рыкнул менталист, удерживая плетения силы. — Он справиться и в этот раз тоже… должен… ему рано умирать…

Лекарь вытер потное лицо, оставив красную полосу на щеке и — кивнул, готовясь выплетать следующий узел.

— На счет — три…

***

Мастерская

Раз-два-три. Раз. Два. Три. Считал Коста про себя, но это не помогало.

Зверь видел мир иначе.

Зверь видел мир, как опасное место, с тысячами линий.

Зверь хочет выжить.

Если он — это я, то…унего есть свой шекк… своя тварь, которая живет внутри… тварь «дурной крови» породу которой он не знает…

Тварь, которая иногда срывается с поводка, когда он приходит страх.

Тогда его место занимает — зверь, потому что Зверь — не боится.

Но главный тут — он!

Он!

И он не хочет убивать.

Гнев. Ярость. Страх. Агрессия. Желание порвать на куски, на части, причинить боль… желание выплеснуть всю ненависть, которая накопилась внутри…

Он — это я…

Но я не хочу так…

Я — не выбираю это…

Я — могу… смогу иначе…

Я…

Пустынник пошевелился у входа в мастерскую, и вспышку ярости Коста погасил только огромным усилием воли.

«Догнать. Добить».

«У-бить».

И Коста сдался, перестав бороться.

Это — он. Тоже он.

Пора признать, что он — способен на всё, чем десятки зим пугал его Мастер Хо… Принять это. Что Он — «дурной», он — «плохой», он — «способен на всё, если потеряет контроль».

Он — способен-на-всё. Это он способен…он…

Нужно быть хорошим. Нужно быть послушным. Нужно контролировать себя. Нельзя давать себе волю. Нельзя проявлять агрессию. Нельзя позволять дурной крови проявить себя. Нельзя давать Зверю вырваться… нельзя давать тому, что сидит внутри него волю…

Поэтому он спрятал эту часть себя. Глубоко-глубоко. Задавил. Спрятал. Зарыл. Засыпал мусором и текущими задачами. Научился быть как все.

Научился не проявлять злость. Научился при малейших признаках гнева наказывать себя сам… Научился давить это в себе душить…Он — хороший, а потому не может позволить себе…и душил долгие девять зим… убивал в себе Зверя…

А теперь Зверь — вырвался.

Но это тоже — он.

Коста дрожал в темноте, сидя на полу мастерской. Его била крупная дрожь. Он вцепился в камень, и держался так крепко, как будто это якорь…пока он держится за него — его руки заняты и он не сможет причинить вред… не сможет сомкнуть пальцы на чужом горле…

— Уйдд-дд-дд-ии — прохрипел Коста пустыннику, который двинулся, переместившись куда-то, — отойдд-д-д-д…

Коста не смотрел, но краем глаза увидел, как вспыхнула алым фигура раба в темноте.

«Цель».

Он ещё крепче вцепился в камень — пока пальцы заняты, он не сможет вцепиться в чужую шею.

— Уйди, замри, не дыши, не двигайся. не шевелись… — выпалил Коста одним выдохом.

Не провоцируй. Я не хочу убивать тебя. Не хочу.

Но полыхающая алым фигура раба продолжала манить, а здесь не было ничего другого, на что можно направить свою ярость… свой гнев… своего Зверя… эту власть красного… никого, кроме пустынника и… него самого.