— Хозяин упертый, — поморщился боярин Федор. — Вернее, хозяйка.

— И кто она такая? — развернувшись креслом в его сторону, спросил Шереметев.

— Гончарова Мария Александровна, из рода служилых дворян. Семья Гончаровых и владела этими терминалами, сдавая их в аренду купцам. К середине века окончательно обеднели, разорились из-за неумелой политики управления, — ответил Антон Алексеевич с позволения Милославского. — Единственный сын дворянина Гончарова Борис женился на Марии Лапшинской, а через десять лет умер, оставив вдову и двоих детей почти без средств к существованию. Причалы, как я и говорил, уже пришли в запустение, и даже арендовать их никто не спешил. Южнее построили новые, более современные, с удобными подъездными путями. Признаюсь, мы давно присматриваемся к этому лакомому кусочку, но старая карга упорно не хочет продавать несчастный клочок земли.

— Какой мотив? — вздернул бровь князь. — У нее же есть дети, которых можно было обеспечить за счет продажи. Или что-то другое? Она, вообще, умом не скорбная?

— Нет, — усмехнулся боярин Федор. — Как раз с сообразительностью у Гончаровой все в порядке. Нелюдимая — да, но до сих пор старается посещать Дворянское Собрание. Ей уже за девяносто, а ум прозрачный и острый.

— А что по детям? — нетерпеливо спросил Шереметев. — Может, через них удастся совершить сделку?

— Дети давно уехали из Симбирска, и даже не навещают старуху-мать, — Милославский почесал щеку. — Я недавно решил выяснить, а кто на самом деле хозяин пристаней. Оказывается, да — Гончарова. Она даже завещание не оставила, что довольно странно. Видимо, какие-то серьезные разногласия с детьми были.

— Надо уломать старуху, — прихлопнул ладонями по столу Василий Юрьевич. — Выкупаем землю и начинаем работу. Господин архитектор, раз уж проект терминалов готов, вам осталось лишь органично вписать его на новое место. Это не трудно?

— Не вижу проблем, — оживился молодой очкарик. — Дел на неделю.

— Прекрасно. Значит, сейчас едем к Гончаровой и уговариваем ее продать несчастный клочок земли.

— Боюсь, старуха из-за своей вредности упрется и не станет даже слушать, — предупредил Милославский.

— Я сюда ехал не со старухами воевать, а увидеть готовность к работе, — отрезал князь Шереметев. — И вижу в проекте одни дыры. Мне нравится идея со старыми причалами. Финансисты должны посчитать, сколько денег нужно вложить в реконструкцию. Я планировал, что терминалы будут запущены в конце лета, но вижу, что все придется переделывать… Федор Егорович, идея твоего заместителя куда интереснее. У вас вообще были обсуждения?

Двоюродные братья переглянулись. Велимир чувствовал, что Антон Алексеевич не хочет топить своего родственника, изо всех сил тянущего выгодный проект, а сам боярин Милославский выглядел смущенным. Тем не менее, ответил именно он.

— Каюсь, я отверг сразу этот вариант, потому что отпугивала упертость Гончаровой. Только время терять и нервы мотать. Не продаст она причалы. Вот и возникла идея построить терминалы с нуля в районе Винновки. И да, Антон был тогда сразу против. Но большинство поддержало меня.

— Ладно, сами потом разберетесь, — махнул рукой Шереметев и встал. — Поехали к старухе. Буду лично с ней разговаривать.

Велимиру стало интересно, как поведет себя отец, если встретит упорное сопротивление со стороны Гончаровой. Начнет давить на нее ментальной Силой, подчиняя своей воле? Или попробует иной выход? С магией не перестарался бы. У стариков нет такой возможности сопротивляться внешнему воздействию, как бы не померла от страха.

Шереметев всю дорогу от здания «головной конторы» молчал, словно обдумывал стратегию разговора, и Велимир даже не пытался отвлечь его. Как и Милославский, угрюмо глядящий на дорогу.

Гончарова жила, как пояснил Федор Егорович, сразу за Свиягой, через которую был проложен новый мост, рядом с торчащими мощными «быками» разобранного старого. Оказывается, и усадьба Милославских находилась в этом же районе, только чтобы туда попасть, надо было сразу после дорожной развязки повернуть направо. Владелица разрушенных пристаней жила неподалеку от озера Черное. Там сейчас возводились новые жилые дома, почти рядом со старыми дворянскими усадьбами.

Век подобных Гончаровых подошел к концу, пришла в голову Велимира удачная мысль, когда увидел обветшалый двухэтажный особняк, знававший лучшие времена. Одичавший сад, заржавевший металлический забор на обваливающемся фундаменте, вылезший из-под снега разный мусор — неряшливость и запустение просматривались во всем.

Калитка была открыта. Федор Егорович первым зашел во двор и уверенно зашагал к крыльцу.

— Неужели старуха живет одна без прислуги? — удивился Велимир. — Странная она. Продала бы дом и купила себе квартирку с видом на Волгу. Зачем такое самоистязание?

— Для некоторых связь с прошлым как прочная нить, — буркнул старший Шереметев. — Уцепились за нее и думают, что это позволит им с комфортом прожить в своей норе, в своем отжившем мире. Гончарова эта, я думаю, из таких. Трудно будет уговорить.

— А если не уговоришь? Как поступишь?

— Думаешь, буду воздействовать на ее волю? — усмехнулся князь, покосившись на сына. — Такие фокусы лучше проделывать с врагами, если они психологически уже готовы к сделке, но стараются держать лицо и выгадывают для себя лучшие условия. Не понимая, что проиграли.

Входная дверь все-таки оказалась закрытой. Старуха вовсе не была столь беспечной. Она понимала, что следить за двором у нее сил не хватит, отдав его на откуп любопытным юным горожанам, частенько залезавшим в сад. А в особняке госпожа Гончарова жила вместе с горничной, сорокалетней худощавой женщиной, чье лицо не выдавало ни капли эмоций. Милославского она, по-видимому, знала, и без всяких расспросов и подозрительных взглядов пропустила внутрь, когда тот пояснил, кто хочет встретиться с ее хозяйкой.

— Проходите в гостиную, господа, я извещу Марию Александровну о вашем прибытии.

Федор Егорович подмигнул гостям и уверенно прошел в одну из комнат, являвшейся, судя по всему, залой, больше похожей на музей антиквариата с большим количеством портретов разных эпох. Предки, родственники — это мог быть кто угодно.

Велимир осторожно присел на край скрипнувшего дивана и с тоской приготовился ждать долгого разговора, как и появления старухи.

Гончарова, однако же, была не из тех людей, которые заставляют ждать серьезных гостей. Она выплыла из соседней комнаты как благородная, но утратившая лоск каравелла. На ней было темно-красное платье с черными бархатными вставками, как ни странно, подчеркивавшее ее грациозную осанку даже в таком возрасте. Морщины на лице убили всю