— Много людей голосует?

Сергей говорит мне с гордостью:

— В Донецке явка на сегодня 23%, а у нас — половина уже проголосовала! Пойдемте к магазину, посмотрим!

У школы толпа малышни. Спрашиваю самого маленького в шутку:

— Тимур, ты за кого голосовал?

Малыш, не задумываясь:

— За маму!

«НЕ ЗАПУГАТЬ, А УНИЧТОЖИТЬ»

У поселкового магазина перехватываем молодого парня — увидел, что голосуют, пошел за паспортом, а тут я с камерой. Арсений рассказывает, как в марте с семьей уходили из поселка в Мангуш, к «своим, дээнэровцам», с детьми на руках, через заминированные поля, тропками, по берегу моря. Сорок километров за восемь часов. Сейчас заканчивает колледж, автомеханик широкого профиля, но, поскольку «дружит» с компьютерами, собирается стать диагностом, «белым воротничком» в авторемонте.

От избирательной урны отходит проголосовавший мужчина в явно трофейной армейской флисовой куртке. Он объясняет мне:

— Референдум — это моя надежда на мирную жизнь. Запишите — никто меня не гнал, я сам пришел, это мое решение. И все мои знакомые и соседи были здесь. Все хотят стать россиянами.

За столиками для голосования мать двух детей Снежана и девушка Лена. Лена сначала отказывается говорить, но, конечно же, не выдерживает, когда я начинаю выяснять: почему жителей Мариуполя «захистники» из украинской армии и «Азова» не выпускали из города?

Лена объясняет:

— Ждали, когда соберется колонна, с белыми флагами и расстреливали ее. Не для того чтобы запугать, а просто чтобы нас уничтожить.

Коллега Елены — Снежана из поселка Волонтеровка рядом с Мариуполем. Говорит, что семья выжила лишь потому, что в доме были печка и подвал:

— Я знаю совершенно точно, Волонтеровку расстреливала именно Украина, такое у нас светопреставление было…

Первый фаст-фуд в городе возле памятника Шевченко, сейчас таких точек десятки

На этом избирательном участке очереди не было, но люди приходили голосовать буквально каждую минуту, только хлопала задвижка избирательной урны.

ЖИЗНЬ В ОБГОРЕЛОМ «КВАДРАТЕ»

Сам Мариуполь встретил нас уже вовсю работающими светофорами, сотнями машин, выметенными дорогами. Главный вопрос, с лета — работа для 200 тысяч горожан (до войны было почти 500 тысяч жителей). Завод Ильича уже начал набирать по цехам бригады, всех остальных бросили на социальные работы, и они вычистили город сколько смогли!

Я не собираюсь заниматься «лакировкой действительности», поэтому сворачиваю в Октябрьский район, в так называемый «квадрат». Закопченные многоэтажки здесь расположены так, что напоминают крепостные стены. Сам микрорайон на холме, и, разумеется, «азовцы» использовали его для обороны. Самое высокое здание — 14-этажная высотка — обглодана со всех сторон: в ней сидели снайперы, контролируя чуть ли не треть города. Их долго выбивали танками. Впечатление от этого обгоревшего по кругу «квадрата» жуткое. У одного из подъездов мы встречаем стайку бабушек. Дом выгорел дотла, последних этажей просто нет, там небо. Я поднимался наверх, чтобы отснять стройплощадку, — там быстро строится модульное здание для погорельцев. Даже в субботу, в проливной дождь, кипит работа.

Беседую с погорельцами. Живут в подвале, готовят на втором этаже на лестничной площадке. Инициативу перехватывает Галина, чувствуется, что она «старшая по подъезду». Галина проработала 40 лет физруком на «Азовстали», и в ней сохранились спортивная закалка и злость:

— В августе приезжала комиссия, дом под снос. Нам предлагают общежитие, по четыре человека в комнате, удобства на этаже. В общежитие заедешь и так там до конца жизни останешься. Но я не могу уехать, понимаете? У меня кухня уцелела, шкафы, вещи. Я не смогу на пенсию купить эти вещи, цены-то теперь какие…

— Сколько пенсия?

— 14 тысяч 200 рублей.

Действительно, не разгуляться. Собеседница уточняет — три раза на рынок сходить. Остальные бабушки на камеру не говорят, но полностью согласны с Галиной — сидеть в сгоревшем доме до последнего. Я иду в машину и приношу шесть спасательных одеял, в душе понимая, что лишь оттягиваю этим неизбежную развязку для обитателей развалин.

Подъездная «кухня» в одном из домов

Меня обнимают, благодарят, плачут. И тут до меня доходит, что я пытаюсь искать что-то рациональное в общении с людьми с жуткими военными психотравмами. Здесь только в этом подъезде погибли три человека, сгорели в квартирах… Галина спохватывается, что наговорила лишнего:

— Нет, вы не думайте! Я за Россию! Видите, у меня на рюкзаке ленточка трехцветная! Мы все ждем, когда нам привезут урну и будем голосовать!

ВЕРА, НАДЕЖДА, ЛЮБОВЬ!

Во дворе этого жуткого «квадрата», как специально, по контрасту, заканчивают ремонт оранжево-белого детского сада. Работает, наверное, сразу сотня отделочников. Местные вешают батареи, россияне монтируют детские площадки, электрики из Луганска, плиточники из Узбекистана… Прораб Светлана Гурина — местная. Говорит, что садик закончен на 99 %, уже три группы полностью заполнены детьми. В октябре все заработает.

За «квадратом», у памятника Шевченко, стоит палатка для голосования с очередью минут на сорок. Рядом вагончик с хот-догами и гордой надписью «Мариуполь — это Россия, и точка!». Покупаю хот-дог, кофе. Ко мне подходит пожилая и улыбчивая женщина, зовут Верой.

Родом из Орла, половину жизни проплавала по миру на судах Таллинского пароходства. Под занавес СССР мужа перевели на «Азо-вмаш», в какой-то секретный цех, где делали танки. Вера заводит со мной разговор о трагической гибели Даши Дугиной, она помнит, как Даша приезжала в Мариуполь. Вообще, она в курсе всех событий.

— Я себя от России не отделяю, а сейчас — тем более. Не стала ждать, когда у нас в районе откроют участок, пришла сюда, хотя живу далеко. Пришла с мужем, с сыном. Как меня зовут? Вера, и Надежда, и Любовь!

«МАШИНА ВРЕМЕНИ» С НАДПИСЬЮ «ДЕТИ»

Я еду по городу и обдумываю последние слова Веры. Не раз и не два мне говорили горожане, что давно уже поняли: «Надеяться можно только на Россию». И Россия не дает в этом усомниться. На стройки можно наткнуться в любом уголке Мариуполя. Даже в самом непритязательном месте, на обычной серой многоэтажке, красуются желтенькие кран-балки, с их помощью поднимают стройматериалы. Когда вернут городу первоначальный вид? С такими темпами очень скоро. К весне.

Последняя точка в Мариуполе — это уже месяц как законченный квартал на 2500 жителей, с садиком и школой. По контрасту — точно напротив этого квартала свалка битой военной техники и покалеченных гражданских машин.

Их свозили сюда со всего города. Машины мирные и машины с синими